Вайдекр

Он и вправду был таким. Управляющий доктора снабдил нас такой великолепной корзинкой с провизией, которой мог бы позавидовать самый знатный лорд, и мы пообедали на вершине холма. Весь Суссекс был внизу как на ладони, а над нами простирался лишь небосвод. Мои переживания сегодня ночью буквально выпали у меня из памяти, будто их никогда и не было. И я наслаждалась отдыхом, не чувствуя себя ни богиней, ни ведьмой, а просто молоденькой хорошенькой девушкой в солнечный день. После яростного обожания Гарри так легко было от того, что не надо ни притворяться, ни подавлять кого-то. Улыбка Джона Мак Эндрю была теплой и ласковой, но его глаза смотрели трезво и оценивающе. Я бы никогда не увидела его распростертым у моих ног, в похоти и раскаянии. При этой мысли я улыбнулась ему, и он улыбнулся в ответ. Затем мы сложили нашу щедрую корзинку и отправились дальше. Мы достигли берега моря к пяти часам. Доктор выбрал ближайшую к Вайдекру точку на побережье — почти прямо на юге, — где была крошечная рыбачья деревушка с полудюжиной домиков и разбойничьего вида конторой. Мы выбрались из коляски, и по первому зову Мак Эндрю перед нами появился управляющий, очень удивленный и смущенный тем, что у него нет достойного угощения. У нас тоже ничего не было. Но, к моему удивлению, под сиденьем коляски неожиданно оказался серебряный чайный сервиз с самым лучшим чаем, сахаром и сливками.

— Думаю, что сливки уже превратились в масло, — проговорил Джон Мак Эндрю, расстилая коврик и усаживая меня на берегу. — Но такая простая деревенская девушка, как вы, не будет требовать ничего из ряда вон выходящего, когда она снисходит до того, чтобы оставить свое поместье и нанести визит простым крестьянам.

— Разумеется, нет, — парировала я. — Да и вы, я думаю, не ощутите никакой разницы, ибо, полагаю, до того как вы уехали из Шотландии, вы не пробовали в своей жизни ни масла, ни сливок.

— О нет, — немедленно отозвался он, имитируя сильный шотландский акцент. — Дома все мы пьем только аскебах!

— Аскебах! — воскликнула я. — Что это такое? Внезапно его лицо потемнело от какой-то тайной мысли.

— Это напиток, — коротко ответил он. — Спирт, типа грога или бренди, но гораздо, гораздо крепче. Это замечательный напиток, если хочешь отключиться, и многие из моих соотечественников пьют его, чтобы забыть о своих горестях. Но это никого еще не доводило до добра. Я знавал людей, и один из них был очень дорог мне, которых погубил аскебах.

— Вы его тоже пили? — спросила я, заинтригованная серьезным тоном Джона Мак Эндрю. До сих пор я видела его таким только во время работы.

Он скривился.

— Я пью его в Шотландии, — ответил он, — там во многих местах невозможно достать ничего другого. Мой отец пьет его дома вместо портвейна по вечерам, и не могу сказать, что я всегда отказываюсь. Но я боюсь его. — Тут он замолчал и испытующе глянул на меня, как бы взвешивая, можно ли мне доверить тайну. Потом набрал в грудь воздуха и продолжал: — Когда умерла моя мать, я как раз начал обучение в университете. Потеря ее больно ранила меня, очень больно. И я обнаружил, что, когда я пью аскебах и виски, боль оставляет меня. И я решил, что неплохо пить все время. Но меня спасла мысль о том, что можно привыкнуть к такому состоянию, как я предупреждал вас о том, что можно привыкнуть к лаудануму. Я боюсь этого явления у моих пациентов, поскольку я на собственном опыте знаю, что это такое. А сейчас я могу выпить стакан виски с отцом, но не больше этого. Это моя слабость, и я слежу за собой.

Я кивнула, смутно догадываясь, что он имеет в виду, но понимая, что он доверил мне свою тайну, что это была своего рода исповедь. В этот момент управляющий вышел из конторы, с величайшей осторожностью неся в руках серебряный чайник, до краев наполненный превосходным индийским чаем.

— Я просто боюсь вечером возвращаться домой, — легко произнесла я, — из-за ваших успокоительных сахарных щипцов. Вы всегда путешествуете с такой вульгарной роскошью?

— Только когда я собираюсь делать предложение, — ответил он настолько неожиданно, что я вздрогнула и немного чая пролилось на блюдце и на мое платье.

— Вас следовало бы высечь, — проговорила я, глядя на расплывающееся пятно.

— Нет, нет, — продолжал он поддразнивать меня. — Вы не понимаете природы моего предложения. Я даже готов жениться на вас.

Я хмыкнула, и он спас мою чайную чашку, поставив ее на поднос позади себя.

— Сейчас я перестану, — сказал он, неожиданно становясь серьезным. — Я люблю вас, Беатрис, и я всем сердцем хочу, чтобы вы стали моей женой.

Смех замер у меня на губах. Я готова была сказать «нет», но это слово как-то не приходило. Я просто не могла испортить такой чудный день. Тихие волны набегали на берег, чайки кричали и кружились в соленом воздухе. Слова отказа были за миллион миль отсюда, хотя я знала, что не могу принять это предложение.

— Это из-за Вайдекра? — спросил он, когда молчание затянулось. Я быстро глянула на него, отдав должное его чуткости.

— Да, — сказала я. — Я просто не смогу жить нигде больше. Правда, просто не смогу.