Вакансия

– В такую рубашку можно поместить троих, как я, – проговорила она, не отнимая от подбородка кулака.

– Прости, что потревожил, – заметил Дорожкин, глотнул кофе, вытряс на стол содержимое сумки.

– Куда ты на ночь глядя? – спросила Машка.

– Ванная свободна? – показался в дверях кухни Мещерский. – Тогда я займу!

Дорожкин дождался, когда Мещерский закроет дверь и в душе зашумит вода.

– Приглашен на день рождения.

– Это к дочке директрисы промзоны? – подняла брови Машка. – Ну не теряйся там. Она – выгодная партия!

– Не потеряюсь, – кивнул Дорожкин и проверил пистолет.

– Все так серьезно? – Она усмехнулась.

– Как тебе сказать… – Он открыл папку. На странице не осталось ни одного имени. Посмотрел обложку. Выведенное рукой Кашина его имя оставалось на прежнем месте. – Как тебе сказать… – Дорожкин повторил фразу, открыл духовку, вытащил противень, поставил его на плиту и начал рвать на части папку, ее единственную страницу, обложку. – Мне кажется, что серьезнее не бывает. Но жизнь покажет. Увидим.

– Ты изменился. – Она говорила равнодушно, и от этого Дорожкину казалось, что она говорит то, что думает. – Словно повзрослел. И у тебя глаза блестят. Не плачешь, а они блестят. Странно.

– Если бы ты знала, – Дорожкин чиркнул спичкой, которую отыскал в коробке на вытяжке над плитой, и поджег папку, – как мне хочется не быть странным. И чтобы дома у меня ничего не было странного. Чтобы все было привычным. Как всегда.

– Ты имеешь в виду маленькую зарплату, съемную квартиру, стерву жену вроде меня? – Она зевнула.

– Ну возможны варианты. – Он сунул пистолет в кобуру, проверил запасную обойму, высыпал оставшиеся патроны в карманы куртки, проверил бумажник, убрал в него записку Жени, ее фото с мамой, одну из фотографий Козловой, распечатанный портрет Улановой, подумал и убрал пакетик с набором волосков в карман рубашки, туда, где лежали очки и сложенный квадратиком рапорт Перова. В другом кармане рубашки лежал пакетик от опьянения.

– Кстати, жена-стерва – это… это бодрит, – подмигнул он Машке.

– Подтверждаю, – появился из ванной комнаты с мокрой головой Мещерский. – Стерва в переводе на русский литературный – нормальная самодостаточная женщина.

– Самодостаточных женщин не бывает, – заметила Машка.

– Мужчин тоже, – согласился Мещерский. – Исключая патологии. Ты все?

– Вот. – Дорожкин бросил сумку к стене. – Оставлю у тебя. Если не вернусь…

– Не вернешься? – не понял Мещерский.

– Если задержусь, – поправился Дорожкин. – Если задержусь, пользуйся, как своей. Маш, вот пакет с фотографиями Алены Козловой, передай ее матери.

– Уже не найдется? – сузила она взгляд.

– Не знаю. – Дорожкин на мгновение закрыл глаза. – Но я все еще в деле.

Дорожкин подошел к зданию гостиницы с опозданием на полчаса. Вопрос о том, в каком номере пятого этажа проходит празднество, рассеялся сам собой – яркий огонь сиял сразу во всех окнах. На входе стоял один из околоточных, который, зевая, проверил приглашение, забрал его и распахнул перед Дорожкиным двери. Второй околоточный стоял у лестницы. Он лениво козырнул Дорожкину и предложил оставить оружие.

– Там все без оружия? – спросил Дорожкин, снимая пальто.

– Насчет вас было специальное указание, – околоточный наморщил лоб, – если выкарабкается, то с оружием не пускать. Выкарабкались?

– В процессе, – проговорил Дорожкин.

– Что есть? – вытянулся в струнку перед появившимся из лифта Фим Фимычем околоточный.

– Вот. – Дорожкин с сожалением расстегнул пояс, снял с него кобуру с пистолетом. – И патроны в карманах куртки.

– Ай-ай, – покачал головой карлик, подпрыгнул и словно из воздуха вытащил зеленую палку. Снял с запястья Дорожкина петлю, сдунул с осиновой коры паутину и протянул палку околоточному. – Что же вы, Евгений Константинович, с оружием хотели на праздник пробраться? Мало того что саван отворотный разодрали, так еще и кол наточили? Против кого?

– На всякий случай, – ответил Дорожкин. – Мало ли.

– Пожалуете в лифт? – Карлик был сама любезность.

– Нет уж, – не согласился Дорожкин. – Я пешком. Ноги нужно размять.

– Смотрите там! – Фим Фимыч расхохотался. – Не вздумайте выломать прут из перилл. Не делайте глупостей!

Весь пятый этаж гостиницы представлял собой огромный зал. Справа и слева тянулись колонны, которые превращали края зала в длинные и уютные коридоры с диванчиками, креслами, шторами и мягкими светильниками, а центр сиял дорогим паркетом, роскошными люстрами и длинным, богато накрытым столом, который в общем пространстве если и не терялся, то уж точно казался скромнее и меньше самого себя раза в два или три. Вероятно, за стол еще не садились, гости прохаживались по залу, переговаривались друг с другом, но с лестницы, которая вывела Дорожкина в зал на противоположном его конце, он даже не мог разглядеть лиц. Из невидимых динамиков лилась музыка, насколько Дорожкин был сведущ в классической музыке, звучал Двадцать первый концерт для фортепиано Моцарта. Далекие фигуры двигались плавно и неторопливо. Женщины были одеты в длинные платья, мужчины в костюмы, но, слава богу, не в смокинги. Впрочем, какая разница?