Вакансия

– Считайте как хотите, – усмехнулся, блестя глазами, Неретин. – В какой-то степени весь этот городишко синекура. А я вам скажу вот что, наиболее действенным способом познания мира является наблюдение за ним. В этом направлении работа вверенного мне учреждения ведется непрерывно и качественно.

– Но раньше институт ведь занимался не только наблюдением за миром, – заметил Дорожкин, покосившись на ящики с бутылками. – Подскажите, в связи с чем он был перепрофилирован? Ведь создан-то он был для изучения каких-то особых свойств данной территории? Ну чтобы… как там рассказывал мне Вальдемар Адольфович… «использовать аномальные способности человеческого фактора на пользу народному хозяйству». Выходит, эта задача уже неактуальна?

– Не повторяйте лозунгов, – мрачно хмыкнул Неретин, наполняя очередной стаканчик. – Вы видели этих уборщиков в коридоре? Как вам этот человеческий фактор? Как их применить в народном хозяйстве? Или вы думаете, когда горит лес, следует задумываться о возможном использовании лесного пожара для целей зимнего отопительного сезона? Его надо тушить, деточка. Вы еще не видели ведьму на метле или в ступе? Увидите кое-что похлеще. А теперь представьте себе, что подобных… – Неретин поморщился, постучал пальцами по столу, подбирая слово, – актов нарушения привычной картины мира можно набросать с тысячу, с десяток тысяч. И ни одно из них не сможет найти разумного объяснения в пределах постулатов академической науки. Я уж не говорю о самом существовании нашего городка. Прогуляйтесь, просто прогуляйтесь в любую сторону километров так на двадцать. Без Адольфыча, сами по себе. Прогуляйтесь, пока не упретесь.

– Нет, – покачал головой Дорожкин. – Так я запутаюсь еще больше. Стоит мне задать один вопрос, как я получаю повод задать их в два раза больше. А мне хочется ясности. Ясности здесь, а не в двадцати километрах отсюда.

– Помилуйте, Женя, – вытаращил глаза Неретин. – Зачем вам ясность? Готовой ясности не бывает. Не хотите топать, вовсе забудьте о ясности. Там, за туманом, огромная страна, которая прекрасно обходится без ясности. Вам платят деньги? Платят. Вам делают больно? Пока вроде нет. Что вам еще надо? Зачем винтику механизма, какой-нибудь втулке знать, куда этот механизм ползет? Ей нужно только одно – смазка. И все.

– Тогда я так и не понял, зачем вы меня сюда позвали… – пробормотал Дорожкин. – Втулка, винтик… Я не то и не другое. И каждый человек не то и не другое. Даже если используется как втулка или винтик.

– Или как снаряд, как мина, как нож, как гравий, что смешивается с бетоном, – расхохотался и размазал по щеке слюну Неретин. – Да, это мерзко, но это так. Так было, и так будет. По крайней мере, в обозримом будущем. Плюньте. У вас проблемы с осмыслением действительности? Бред. У вас проблемы с терпением. Наблюдайте, и все встанет на свои места. И не торопитесь. Принимайте все как есть. Я понимаю, что осознание бытия коррелирует с уровнем его непереносимости, но уверяю вас, то, что приходится испытывать большинству наших с вами соотечественников, имеет к непереносимости гораздо более прямое отношение. Смотрите и фиксируйте.

– Вы хотите сказать, что все-все, что я вижу, именно так и выглядит? – не понял Дорожкин. – Что вся эта иррациональность, вся эта нечисть, все это есть на самом деле?

– Эта нечисть, – Неретин икнул, выплеснув в горло остатки коньяка, – сейчас моет в коридоре института пол. Бродит по коридорам второго этажа. Спит на балках перекрытий. Выбирается по ночам в город, в лес. Охотится, ест, пьет, размножается, испражняется. Вот это и есть реальность. Не нужно ее осмысливать и тем более оценивать. Ее нужно учитывать. Et cetera, дорогой, et cetera. И вот еще один мой вам совет. Раз уж вы решили док…к…копаться до к…корней, ищите того, кто оплачивает музыку. Ищите того, кто платит. Понятно? Того, кто платит…

– Промзона? – предположил Дорожкин, хотя глаза Неретина стремительно стекленели. – Предприятие «Кузьминский родник»?

– Нет, – почти захрипел от хохота Неретин. – Нет никакой промзоны. Нет. Вы только Адольфычу об этом не скажите, а то ведь и вас не будет…

Неретин хотел еще что-то сказать, но прикусил язык и плюхнулся щекой о мраморную столешницу.

«Точно рассадил скулу», – мрачно подумал Дорожкин.

– Эй… – В дверной щели показался нос Дубицкаса. – Молодой человек, вам лучше всего отправиться восвояси.

– Да, конечно. – Дорожкин вышел в коридор. Фигурки уродцев исчезли. Над головой что-то поскрипывало, словно этажом выше неторопливо прогуливался великан.

– Теперь до завтрашнего утра, – вздохнул Дубицкас. – Георгий Георгиевич в последние годы стал несколько… впечатлительным.

– Зачем он это делает с собой? – не понял Дорожкин и быстро перебрал в голове все известные ему фразы на латыни. – Или это все входит в процесс познания? Per aspera ad astra?[21]

– Делает с собой? – округлил глаза старичок. – Он предохраняет вас от себя. Вы видели его трезвым? Не рекомендую. Раньше надо было приходить к нему, раньше. Много лет назад. Много. Tarde venientibus ossa.