На память остался лишь оформленный на Веронику кредит на покупку соседом «Шевроле-Лачетти». Такого же, как у Васи. Пару месяцев сосед исправно совершал татаро-монгольское нашествие на Вероникину квартиру и холодильник, кавалерийский наскок на саму Веронику, оставляя после себя приятное ощущение в органах малого таза и очередной кредитный взнос.
Потом набеги и наскоки стали происходить все реже и реже, а потом и совсем прекратились, вместе с обязательными платежами. Далее за стоящую под окном соседскую «Лачетти» Вероника рассчитывалась сама. Аборт она сделала на свои. Денег не было. Счастья тоже. Годы шли.
Рассчитавшись с чужим кредитом, Вероника отметила 35-летие. За столом сидели немногочисленные безмужние подруги. Замужних подруг Вероника давно вычеркнула из своей жизни, чтобы не завидовать чужому счастью.
Исключение составляла лишь подруга Машка, у которой были пьющий и бьющий муж, трое разновозрастных детей, полное отсутствие денег, счастья, которому можно было бы позавидовать, и перспектив на их появление.
Между Машкой и незамужними подругами восседал сосед. Тот самый бывший любовник, который уже с месяц вновь совершал свое бесстыжее нашествие, не приносящее счастья.
Сорок Вероника не отмечала. Говорят, что нельзя отмечать сорок лет, счастья не будет. Посидели в день рождения… Она, подруга Машка и Машкин фингал под правым глазом.
Сосед-любовник никак не мог определиться, на какой жилплощади ему все-таки обитать. Он то поселялся у Вероники, то возвращался к законной супруге, которая все чаще заговаривала о том, что надо бы поменять квартиру. «Шевроле-Лачетти» после аварии продали на запчасти. Шофер Вася уволился из редакции. Тоже вместе со своей «Лачетти». Так что в жизни Вероники теперь не было ни «Лачетти», ни Васи. Мужа и счастья, естественно, не было тоже.
Зато в данный исторический момент времени у нее было два любовника. Сосед, куда ж без него, и старший Машкин сын – пэтэушник с маленьким объемом мозга и большим членом, доводящим Веронику до исступления.
Задумчиво потягивая разбавленное водой каберне из высокого красивого бокала (незадолго до дня рождения Вероника окончила курсы сомелье, просто так, для души и общего развития), она со всей страстностью своей натуры горячо доказывала Машке, что в сорок лет жизнь только начинается. Она точно знала, о чем говорила. Ведь в данный исторический момент Вероника была беременна. И твердо решила, что аборт делать не будет. Ей нужно было только определиться, от кого именно она рожает. А также понять, как и на что жить дальше. Она не знала, что маховик убийства уже запущен и остается только ждать удобного случая для его свершения.
– Его-о-о-о-ор… Ты просто невыносим…
Раздраженный голос жены глухо доносился из-за закрытой двери ванной, и, глядя в зеркало, невыспавшийся красавец и плейбой Егор Фомин тоскливо подумал, что выйти все-таки придется, ведь нельзя же торчать в ванной до бесконечности. Выйти и пережить очередной утренний скандал. Впрочем, а чего он еще ждал, вернувшись домой в три ночи?
«Она никогда меня не понимала, – думал он, с ожесточением водя по зубам щеткой (только с натуральной щетиной, остальное оставим плебсу). – Она никогда меня не понимала. А сейчас уже ничего не изменишь. Разводиться теперь равносильно политическому самоубийству. Да и не хочу я разводиться. Юльку жалко».
Двенадцатилетняя Юлька была чудо как хороша. Уменьшенная копия отца – высокого плечистого красавца с холодной синью глаз, открытым взглядом и тонкими породистыми чертами лица.
Сколько Егор Фомин себя помнил, на него оборачивались на улицах. Примерно с восьмого класса оборачивались. К его ногам и в его постель укладывались абсолютно все женщины, на которых останавливался его заинтересованный взгляд. А те, на ком взгляд не останавливался, совершали чудеса изворотливости, чтобы все-таки привлечь его внимание.
Он был красив той настоящей мужской красотой, от которой у женщин любого возраста и семейного положения неизменно перехватывает дыхание. Естественно, он знал про это. Знал и беззастенчиво пользовался, шагая по жизни, как настоящий победитель. Не беря пленных. Не считая оставленных позади себя жертв и не обращая внимания на многочисленные крушения чьих-то надежд.
Впервые он женился еще на первом курсе института. Его жена была совсем молоденькой девчонкой, которая глядела на него, замерев от восторга. Он женился, потому что она быстро забеременела, но изменял ей с первого и до последнего дня их семейной жизни. От того первого студенческого брака остались двое близнецов – Ромка и Вадик, которым он, естественно, помогал и которые росли красивыми и успешными пацанами. Как папа.
Он бы ни за что не развелся. Зачем, если жена на все его походы налево смотрела сквозь пальцы, понимая, что никак не может претендовать на то, чтобы таким совершенным явлением природы, как Егор Фомин, владеть единолично?