Вакханалия

— У вас характерная родинка, Лидия Сергеевна… — пыхтел Постоялов, путаясь в элементарном шнуре. — А главное — редкая. Да-да, та самая, на тыльной стороне ладони. Закамуфлировать вы ее, конечно, не удосужились. Держались за поручень, словно нарочно выставляли. Ай-я-яй, Лидия Сергеевна, не очень толковая из вас сыщица… А у меня мобильник в левом кармане, я на ощупь набрал номер Киры — она сняла в соседнем вагоне. Алло — а в ответ тишина. Сигнал такой условный, понимаете? В переводе означает: опасность, ко мне не подходи… Я не планировал к жене в больницу, там сутолока по выходным. А Кира не намечала левых свиданий. Хотела пройти мимо, подняться на Восходную и дальше — куда глаза глядят. Ничего катастрофичного — я понимал, вы работаете отдельно от милиции. Но тут моя девочка замечает парня — красавчика от кутюр, в школе учились, роман крутили в юности. Он и поныне на нее неровно дышит, засранец. Просто совпало так — газету покупал мужчина… Кира и сыграла экспромтом, для пущей убедительности. Эффектная была сцена, согласитесь, Лидия Сергеевна…

Меня проволокли через участок Постоялова, усадили на заднее сиденье «опеля» и заткнули рот какой-то воняющей солидолом ветошью. Я чуть не задохнулась.

— Это ненадолго, Лидия Сергеевна, — успокоил меня Постоялов. — Да не делайте вы такие глаза. Дышите глубже.

Пост они проехали беспрепятственно — местные иномарки казаки знают наизусть, без нужды не тормозят. Грубая рука Сургачевой вдавила мою голову в колени и держала в таком положении, пока ворота кооператива не пропали из виду.

— Пронесло, — хохотнул Постоялов, сворачивая с дороги в лес. «Опель» запрыгал по кочкам. — Признаться, дорогая, мандраж присутствовал. Милиция лопухнулась в лучших традициях. Они настолько самоуверенны, что даже охрану не поставили в известность о проводимой операции. Боятся, видать, охраны. А чего ее бояться?.. Однако мы не будем спешить, правильно? Поспешишь — ментов насмешишь. Мы отъедем в лесочек и постоим, понаблюдаем за дорогой. А потом по объездной через Юность — погоним наши городских… Дорогая, ты взяла самое необходимое? Я имею в виду зубную щетку, помаду, документы…

— Конечно, дорогой, — проворковала Сургачева. — Ты же предупредил, что есть шанс убраться. Как в воду глядел, милый.

— Я сам поражен, сладенькая моя. После неудачи у Розенфельд я, честно говоря, начал хоронить эту затею… Ага, вот и местечко уютное.

«Опель» дернулся и встал. Постоялов выключил двигатель. Я подняла голову — шейные позвонки жалобно заныли. Мы стояли в лесу. Погасли фары. В лобовом стекле очень смутно прорисовывался кювет и дорога, выходящая на берег. С остальных сторон мы были окружены густым ельником — мохнатые лапы, напоминающие Новый год, мягко терлись по стеклу. Сургачева выдернула кляп. Я отдышалась. — Окошечко откроем, не возражаете? Чудная ночь. — Постоялов включил стеклоподъемник. Свежий запах леса наполнил салон. Закружилась голова. Я откинула ее на подголовник — снова заплясали круги перед глазами. — Развяжи ее, дорогая, — попросил Постоялов.

— Конечно, дорогой, — мурлыкнула Сургачева.

Она опять прижала мою голову к коленям. Вывернула руки до хруста (я молчала) и стала не спеша развязывать.

Пока она это делала, Постоялов заблокировал дверь с моей стороны:

— Без глупостей, Лидия Сергеевна. Видите вот эту штуку? — Слава богу, пистолет с глушителем на фоне лобовика я разглядела. — Одно неверное движение, Лидия Сергеевна, и остаток ночи вы проведете в позе эмбриона. Это неудобно, уверяю вас. А теперь, с вашего позволения, приступим к приятной процедуре.

Раздался стук открываемого бардачка, скрип отвинчиваемой крышки, и что-то куда-то забулькало.

— За День милиции, Лидия Сергеевна. Меньше месяца осталось. Не забывайте про глупости.

— Меня вырвет… — пробормотала я.

— Не свисти, — возмутилась Сургачева. — Ты пьешь как докер. Давай-ка не ломайся.

— Небольшими дозами, Лидия Сергеевна. Для пущей усвояемости. Это не водка, к сожалению, а виски. Довольно мерзкое, за десять баксов. Я бы вам составил компанию, но не могу, извините, за рулем. Прозит, Лидия Сергеевна.

Я взяла складной стаканчик, выпила мелкими глоточками. Что я делаю, господи?

— Добро на дерьмо переводить, — фыркнула Сургачева. — Такая большая бутылка.

Да мне и половины за глаза… Крепкое виски обожгло горло, во рту остался привкус овчарни. Они внимательно за мной наблюдали — два черных силуэта. Один впереди, неловко извернувшись, другая справа — готовая бить в зубы, если надо.

— Так как же насчет кошки, Борис Аркадьевич? — прохрипела я.

— Бредит, — посочувствовала Сургачева.

— Кошки? — переспросил Постоялов. — Ах кошки… — Он выдавил из себя несколько означающих веселье звуков. — Кошка и правда имела место и произвела на меня неизгладимое впечатление. Все мы с чего-то начинаем, верно?

— О чем это вы? — удивилась Сургачева.

— У нас свои секреты, любовь моя. О любопытных, которых убивают. Впрочем, это второстепенно. Выпейте, Лидия Сергеевна.

Я содрогнулась.