Вакханалия

— Вряд ли. Во-первых, я не любитель стучать, а во-вторых… извините меня, смысл?

— Никакого, — подтвердила и. — Милиция не докажет. Я скажу, что вы сговорились. Никто из вас не пойдет в милицию, поскольку ни один из присутствующих не страдает доходящей до абсурда законопослушностью. Это первая причина. А вот вторая. Прекрасный повод подвергнуть соседку небольшому, но приятному шантажу, не правда ли? Разумный процент от вашего процента, Лидия Сергеевна, и мы готовы молчать. Предвосхищая ваши угрозы, могу сказать — я согласна обдумать эту тему.

— Приплыли, — среагировал Марышев.

— Неплохо, — рассмеялась Сургачева. Смешок, правда, у нее вышел какой-то зловещий. — Не дошло дело до шантажа, а Лидунька уже нас всех покупает, продает и снова покупает. Ты не шкуру неубитого медведя делишь? Где гарантия, что преступник придет к тебе с протянутыми лапками?

— Придет, — сказала я, выдержав насыщенную электричеством паузу. — Ему очень нужна эта вещица.

Глава 2

Уходили гости по одному, не создавая толкотни в дверях. Первой, шмыгнув под рукой приросшего к проему Красноперова, исчезла Рита. Ромка оторвал задницу от косяка и отправился следом. Марышев с Сургачевой удалились дружной колонной — ворча и отфыркиваясь. Постоялов посмотрел им вслед, потом открыл рот, словно собираясь что-то сказать (я насторожилась), но вместо этого зевнул, махнул рукой и побрел вслед за всеми. Я подбежала к двери, заперлась.

Опять начиналась «страда». Тягуче потянулось резиновое время. Появились сомнения. Они росли и бухли. С утра я была уверена, что преступник выдаст себя — не может не выдать! Этот вексель ему — как планете атмосфера. Ради векселя он убил или стоял за убийством пяти человек — что помешает решиться и на шестое. Он не может игнорировать этот шанс, он должен убедиться, что я не блефую и вексель при мне. А после этого поступит, как сочтет нужным, — либо попытается меня убить, либо согласится на мои условия.

Таким образом я размышляла. Но с приближением ночи меня упорнее грыз червь сомнений. Преступник не может полностью исключить факт наличия милиции на подступах к даче. Он не может пренебречь любопытными соседями — а вдруг кому-то из непричастных придет в голову залечь, скажем, за сараюшками Розенфельд и проследить, кто же этот легендарный ублюдок…

Я сидела под лестницей (равноудаленная от окон точка), поглаживала вальтер, тряслась и думала о том, что выбрала неверную тактику. Убийца не придет этой ночью. Охотно допускаю, что он не спит, сидит у себя на даче и грызет локти (или ногти), прикидывая варианты. Но он не придет. Потому что умный. И ждет от меня взаимности, надеясь, что я тоже не набитая дура и пойму его сомнения.

Я их понимала. Ровно в двенадцать, издерганная, хромая на затекшую от долгого сидения ногу, я поволоклась кипятить чайник. Еще через полтора часа, выкурив полпачки сигарет, дурея от кофеина, я прозрела, что напрасно трачу время. Нужно либо спать ложиться, либо… менять формат встречи.

Передернув затвор, чувствуя острую боль в голове, я направилась к двери.

На первый взгляд этот поступок не казался офигенной глупостью. Верест — в двух куртках, пуловере и подаренном женой свитере — прятался в районе туалета и любую человеческую фигуру, возникшую на крыльце, узрел бы в первую очередь. Борзых сидел у калитки Розенфельд, держа под присмотром Облепиховую, и при первой же попытке какой-нибудь темной личности пересечь ее сообщил бы по рации Вересту. Таким образом, внезапного нападения я могла не опасаться.

Но и ощущения прогулки по людному проспекту не было. Не задерживаясь на крыльце, я прошуршала по георгинам, прошлась по недовыдранной редьке и перелезла во владения Постоялова. Боль в голове обострилась. Протиснувшись между крыльцом и допотопным «мойдодыром», я взошла на веранду. Добавилось пакостное предчувствие нацеленного в затылок дула. Я невольно принялась озираться. Никакой пользы — тьма густая, как в наглухо запертой комнате. Не просматривалась даже машина Постоялова, обычно стоящая на той стороне участка. А она, кстати, и не обязана там стоять. Если Борис Аркадьевич не убийца, он мог и домой укатить…

Я постучала. Через минуту постучала громче. В глубине дома уныло зашаркали…

— Кто? — спросил сонный голос.

— Соседка, — обреченно молвила я.

— О господи… Подождите минутку, Лидия Сергеевна, я свечку включу…

«Зажгу», — машинально поправила я.

Минуту ждать не пришлось. Дверь, заскрипев, явила заспанную физиономию соседа. В правой руке он сжимал толстую свечу, практически не «початую».

«Мать моя! — поразилась. — Да ведь он без дураков спал! Разве нарисуешь на лице такую помятость?»

— Разрешите?

— Милости просим…

Показав из-за спины пистолет, я шагнула вперед. Постоялов отступил в глубину веранды — к массивному столу с остатками еды. Мой стальной «аргумент» он, похоже, не разглядел спросонок.

— Дверь закройте, — сказал он. — Холодит сильно.

— Ничего, — сказала я, — пусть проветрится.