Читаем Вакханки полностью

но вскоре прежняя веселость к ней возвращается.

Агава

Это - молодой еще зверь; его грива космата, но скулы едва покрылись нежным пухом молодости.

Корифейка

(с тревогой следившая за Агавой, успокаивает ее)

Да, по волосам он похож на дикого зверя.

Агава

(с увлечением)

Вакх - великий охотник! Это он послал менад охотиться на этого зверя. [1190]

Корифейка

Да, наш владыка ловец.

Агава

(протягивая руку корифейке)

Итак, ты поздравишь меня?

Корифейка

Что?.. (После отчаянного усилия над собой принимая протянутую руку.) Да, поздравляю.

Агава

(внезапно нахмурившись)

А то, пожалуй, кадмейцы...

Корифейка

(не будучи более в силах побороть свое отвращение)

Да, и Пенфей, твой сын, свою мать...

Агава

(обрывая ее, решительно)

Поздравить! недаром же она взяла эту добычу - настоящего льва!

Корифейка

(с ударением)

Неслыханную.

Агава

(весело)

Да, и неслыханным образом.

Корифейка

(все более и более подчиняясь отвращению)

Итак, ты довольна?

Агава

О, я счастлива, что совершила на этой охоте великий, да, великий и несомненный подвиг. (Снова начинает кружиться, сопровождая свою пляску вакхическими возгласами.)

ЧЕТВЕРТАЯ СЦЕНА

Вакханки, не чувствуя более сил выносить это зрелище, окружают корифейку и

просят ее, чтобы она удалила Агаву.

Корифейка

(Агаве)

Покажи же, несчастная, гражданам победную добычу, с которой [1200] ты пришла.

Агава (направляется к занимающему левую часть сцены народу и, держа высоко перед

собой свой трофей, в осанке оратора, говорит следующее)

О вы, населяющие славную твердыню фиванской земли! Приблизьтесь, взгляните на эту добычу, на зверя, которого убили мы, дочери Кадма! притом убили не ременчатым фессалийским дротиком, не с помощью тенет, - нет, одними своими белыми руками. Стоит ли после этого заводить пышное оружие и попусту приобретать изделия копьевщиков? Мы одними своими руками взяли эту добычу и разорвали на части зверя! [1210]

Народ молчит; Агава, расстроенная его равнодушием, обращается к страже,

стоящей перед дверьми дворца.

Где старик отец мой? Пусть он приблизится! И где Пенфей, мой сын? Пусть он приставит ко дворцу крепко сколоченную лестницу и прибьет к фризу эту голову (косясь на граждан, с ударением) - эту львиную голову, которую я принесла с охоты.

Стража стоит в смущении; наконец один стражник, после повелительного жеста Агавы, указывает рукой на правый край сцены. Агава смотрит туда, долго не

понимая, в чем дело.

ПЯТАЯ СЦЕНА

С другого конца сцены медленным шагом входят ратники, царская дружина с Электриных ворот (ст. 780); среди них, согбенный горем, Кадм, все еще в одежде вакханта; за ним шестеро воинов несут носилки, на которых, покрытое

черным саваном, покоится что-то неузнаваемое.

Кадм

(воинам)

Идите за мной с вашей печальной ношей, идите, мои помощники, с телом Пенфея в ограду дворца. (Ищет глазами кого-то; не найдя его, обращается к корифейке.) С большим трудом, после бесконечных поисков нашел я части этого разорванного тела, каждую на особом месте. Мне сказали о совершенном дочерьми, когда я уже был в городе, уже [1220] внутри стен, вернувшись со стариком Тиресием со святой поляны: тогда я вновь отправился в горы и теперь приношу моего мальчика, убитого менадами. Я видел ту, что некогда родила Актеона, Автоною, и вместе с ней Ино; эти несчастные, все еще пораженные безумием, находились в лесу. Про Агаву же мне сказали, что она в вакхическом [1230] бешенстве направляется сюда... и услышанное мною слово не было пустым: я вижу ее - не радостное это зрелище.

При вступлении на сцену ратников Агава, чтобы лучше разглядеть все, поднялась на ступени колоннады, вследствие чего Кадм не мог ее видеть; но она увидела его и направилась ему навстречу; теперь она стоит перед ним и

протягивает ему свой трофей.

Агава

(торжественно)

Отец, ты можешь гордо объявить себя отцом лучших в мире дочерей - и я говорю это, имея в виду нас троих, но главным образом меня; да, меня, которая, бросив кросна и челноки, задалась более высокой целью - ловить диких зверей своими руками. И, как видишь, я несу в своих руках вот этот полученный мною трофей, чтобы он был прибит к твоему дому; прими же его, отец, в свои руки, возрадуйся моей удачной охоте и пригласи друзей на пир; ты ведь счастлив... [1240] (замечая настроение Кадма, с досадой) конечно счастлив, когда мы совершили такое дело!

Кадм

(сначала было крепившийся, заливается слезами)

О горе неизмеримое, горе невыносимое - убийство совершили вы своими несчастными руками! Радостную же жертву принесла ты богам, что приглашаешь на пир наши Фивы и меня! О, я убитый горем - и твоим и моим - человек! Как страшно наказал нас владыка Бромий... справедливо, да, но слишком страшно; ведь он наш родной бог! (Рыдает.) [1250]

Агава

(оскорбленная поведением Кадма, презрительно)

Перейти на страницу:

Похожие книги

Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира

Несколько месяцев назад у меня возникла идея создания подборки сонетов и фрагментов пьес, где образная тематика могла бы затронуть тему природы во всех её проявлениях для отражения чувств и переживаний барда.  По мере перевода групп сонетов, а этот процесс  нелёгкий, требующий терпения мной была формирования подборка сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73 и 75, которые подходили для намеченной тематики.  Когда в пьесе «Цимбелин король Британии» словами одного из главных героев Белариуса, автор в сердцах воскликнул: «How hard it is to hide the sparks of nature!», «Насколько тяжело скрывать искры природы!». Мы знаем, что пьеса «Цимбелин король Британии», была самой последней из написанных Шекспиром, когда известный драматург уже был на апогее признания литературным бомондом Лондона. Это было время, когда на театральных подмостках Лондона преобладали постановки пьес величайшего мастера драматургии, а величайшим искусством из всех существующих был театр.  Характерно, но в 2008 году Ламберто Тассинари опубликовал 378-ми страничную книгу «Шекспир? Это писательский псевдоним Джона Флорио» («Shakespeare? It is John Florio's pen name»), имеющей такое оригинальное название в титуле, — «Shakespeare? Е il nome d'arte di John Florio». В которой довольно-таки убедительно доказывал, что оба (сам Уильям Шекспир и Джон Флорио) могли тяготеть, согласно шекспировским симпатиям к итальянской обстановке (в пьесах), а также его хорошее знание Италии, которое превосходило то, что можно было сказать об исторически принятом сыне ремесленника-перчаточника Уильяме Шекспире из Стратфорда на Эйвоне. Впрочем, никто не упомянул об хорошем знании Италии Эдуардом де Вер, 17-м графом Оксфордом, когда он по поручению королевы отправился на 11-ть месяцев в Европу, большую часть времени путешествуя по Италии! Помимо этого, хорошо была известна многолетняя дружба связавшего Эдуарда де Вера с Джоном Флорио, котором оказывал ему посильную помощь в написании исторических пьес, как консультант.  

Автор Неизвестeн

Критика / Литературоведение / Поэзия / Зарубежная классика / Зарубежная поэзия