Ваксберг А.И. Моя жизнь в жизни. В двух томах. Том 2

Об этих лживых доносах Найденов не знал. И о том, зачем его вызвали на ковер, не знал тоже. Но, увидев Медунова среди приглашенных участвовать в заседании ареопага партийных геронтократов, без труда догадался, какой разговор предстоит. Как и о том, что мнение уже существует, что обсуждать практически нечего, что вызван он не для доклада — для проработки. Сдаваться, однако, не собирался: истина была за ним. Но ее-то, похоже, знать никто не хотел: истиной считалось мнение, а отнюдь не реальность.

Прокурор не стал говорить о том, что следствие ведут люди, в которых он абсолютно уверен. И даже о том, что сам за ним наблюдает: не время от времени, а каждодневно. Он знал: это не прозвучит… Привел довод простейший: признания у подследственных нет нужды выбивать, потому что нет нужды и в самих признаниях. Следствие располагает таким количеством доказательств, что признался обвиняемый или нет, значения это вообще не имеет. Да и если подумать: кто бы решился в те, советские, времена предъявить обвинение и дать санкцию на арест людей такого высокого положения, у которых столь мощные спины, предварительно не имея запаса улик, многократно выверенных на прочность?!

Ему не дали договорить. «Замахнулся на партию! — кричал Медунов. — Избивает лучшие кадры!» И — еще пронзительней, еще надрывней: «Это вам не тридцать седьмой год!».

То, что лучшими кадрами эта публика считала воров и мздоимцев, растленных невежд и фальсификаторов, загонявших страну в тупик, — это не особенно удивляет. А вот про тридцать седьмой — это было и неожиданно, и толково. В самую точку. Делая все, чтобы забыть, замолчать правду о трагедии Большого Террора, всплыв, как пена, на ней, себя, когда настало время спасаться, они причислили к жертвам того беззакония, унесшего тысячи действительно лучших, рядом с которыми эти просто не состоялись бы. Ни за что. Никогда. Вот какую драматургию опять сотворила жизнь!

Невольным участником его низвержения оказался и я: Найденову вменили еще в вину публикацию очерка «Ширма», к которой он не имел ни малейшего отношения. Особенно близко к сердцу почему-то приняли его публикацию на Украине, хотя Сочи расположен совсем на другой территории. В Москву, на заседание инквизиторов, примчался украинский фюрер Владимир Щербицкий. Кликушествовал: «опозорили на весь мир», «дискредитация советской власти»… Традиционный набор демагогии, аргументы чинуш, вопивших о гласности, но боявшихся ее, как чумы. Мог ли Найденов там на это хоть что-то ответить?

Участь его была решена. Ему предложили покинуть зал. Ведший заседание секретарь ЦК и член политбюро Андрей Кириленко вдогонку его оскорбил — грязно и низко:

— Какой мудак нам подсунул в прокуратуру это говно? — нарочито громко спросил он своих боевых партийных товарищей.

Так тогда повелось (только тогда?), что брань в устах партийных владык называлась не хамством, а прямотой, простецкой душевностью, милым и непосредственным проявлением возвышенных чувств. Ответить так, как положено отвечать на хамство и наглость, мог бы только самоубийца.

Не обернувшись, Найденов ушел. Проглотил.

Об этом эпизоде, имевшем ко мне пусть и косвенное, но все же достаточно близкое отношение, я в ту пору, конечно, не знал: партийная тайна! Отзвуком его явился звонок Найденова — короткий и нервный.

— На Украину, — сказал он, не вдаваясь ни в какие подробности, — вам ездить тоже не следует.

— Причем тут Украина? — полез я в бутылку, задетый тем, что загадки плодятся, а разгадок, увы, не предвидится. — Разве Сочи теперь в Крыму?..

— Не балагурьте, — отрезал Найденов. — Ваша эрудиция неуместна. Мое дело предупредить…

11 ноября 1981 года Найденова сняли с поста заместителя генерального прокурора СССР. Причина указана не была. Даже тем, кто работал под его руководством, ничего не объяснили: информацию заменяли слухи, один другого нелепей. Считалось естественным: такие решения не обсуждают. Смиряются — и конец!..

Участь тех, кто пытался вступиться за Найденова или даже просто ему сочувствовал, оказалась плачевной. Сняли с работы прокурора города Сочи Шинкарева — он замахнулся на истинных преступников, а надо бы — на тех, кто восстал против них. Прокурору Краснодарского края Борису Рыбникову, вознамерившемуся вступиться за Найденова на заседании коллегии союзной прокуратуры, просто не дали слова: «По Найденову есть постановление ЦК, обсуждению не подлежащее». Преследованиям — с неизбежным финалом — подвергся один из «найденовцев», прокурор Пензенской области Виктор Журавлев: он тоже хотел было следовать закону, а не указаниям обкомовского начальства. Не дожидаясь расправы, ушел в отставку прокурор Кустанайской области Лев Иванов. Впоследствии он прислал мне подробное письмо, рассказав о том, как «каленым железом выжигали повсюду найденовскую линию на уничтожение партийных кадров», то есть попросту зарвавшихся коррупционеров, заложивших основу для создания сначала советской, а потом уже и российской мафии, охватившей своими щупальцами всю страну.