Славка оказался прав. Хотя первый встреченный нами медведь, как известно, был каменный. Вокруг него тихо вился и танцевал легкий снежок, накинув на медвежьи плечи белую пушистую шаль.
Проехали мимо каменного медведя и увидели поле, а на нем, все в снегу, не то овцы, не то козы.
- Что это? - спросил Слава.
Света к тому времени поубавилось, и я не сразу мог разглядеть, что это за необычное поле. А потом понял и объяснил Славе:
- Это валуны.
- Чего?
- Камни такие. Будешь учить географию - узнаешь. Камни эти круглые видишь?
- Теперь вижу.
- Они древние-древние. Им много тысяч лет. Был такой ледниковый период. Вот они здесь на Валдайской возвышенности с тех пор и остались.
- А кто их так обкатал? - спросил Слава.
- А обкатало их время и льды. У моря камешки тоже бывают гладкими. Их тоже время обтачивает. Только там камешки маленькие, а здесь большие…
5
В Валдай мы приехали в сумерки. У самого почти города по обочинам дороги стоят темные елки, тяжело клоня книзу грузные ветки. А стройные сосны - худые и гордые - высятся голыми рыжими стволами, только на самой макушке пышная белая шапка.
Город возник как-то сразу.
Косые лучи заходящего солнца ложились на чистый снег и как бы подрумянивали его. Солнце играло красками: уйдет - и тротуары станут сиреневыми. А снеговая крыша, нахлобученная на дом как шапка, еще вся в лучах - розовая. Что же до дыма из трубы, то он золотисто-красный.
Валдай Славке понравился. Он сказал:
- Хороший город. Только песок в валенках.
Это у него ноги затекли. Ехали-то мы без малого семь часов. А приехав, зашли прямо к Якову Павловичу. Он в том доме работает, что, снеговой шапкой накрытый, на самой горе стоит. От этого дома весь город видно. И озеро. Будто большое белое блюдо с зелеными краями. Такое Валдайское озеро. Огромное. Из конца в конец взором не охватишь.
Вечерело, и Яков Павлович уже кончал работу. Пружина сильно хлопала входной дверью. Один за другим уходили сотрудники учреждения.
Мы со Славкой погрелись у печки, разогнулись, помахали руками, а в это время Яков Павлович услышал наши голоса и вышел в прихожую:
- С приездом!
Поздоровались. Познакомил я Славку с Федотовым. Яков Павлович и говорит нам:
- Вы, братцы, как? Домой ко мне поедете или тут подождете? Я скоро освобожусь.
Славка сказал:
- Тут подождем. У печки.
Ну, а я с ним спорить не стал. Тут и скамейка была. Сели.
А Якова Павловича дверь как раз напротив. Он и не закрыл ее. Нам все видно и слышно.
- Да, это я, - говорит в телефонную трубку Федотов. - Когда елка? Завтра? Понятно. А ремонт школы закончили? Понятно. Спасибо. Буду в колхозе - заеду в Броды.
Славка тянет меня за рукав и спрашивает:
- Яков Павлович учитель? А Броды - это что?
- Броды - это деревня такая, недалеко от Валдая, - говорю я.
Опять звонит телефон.
- Откуда? - спрашивает Федотов. - А, молокозавод? Слушаю.
Мне слышится, будто Яков Павлович смеется.
А он между тем говорит:
- Плохо дело. Заливают, говоришь? Вот беда!…
Потом молчит, а из трубки, которая возле уха у Федотова, аж к нам доносится: «Кар… кар… кар…»
Трубка умолкла, и снова говорит Федотов:
- Заливает вас колхоз молоком и еще больше заливать будет. Такие там доярки подобрались, что у них реки молочные так и текут. А вы не о том думайте, как этот поток сократить, а о том, как больше продукции дать… Знаю, знаю. Приходите. Обмозгуем.
В комнате Якова Павловича сумеречно. Только зеленая лампа освещает стол и его руки, большие, жилистые. Он что-то пишет, и перо быстро бежит по бумаге. Потом кричит нам в коридор:
- Не соскучились? Я сейчас!
Но «сейчас» это затягивается.
Входная дверь скрипнула и закрылась, будто хлопушка хлопнула. Какой-то бородач смахнул с валенок снег и пошел к Федотову. В руках у старика большие грабли.
- Что это? - спрашивает Славка.
Мы слышим, как сердито говорит старик:
- Это им не колокольцы отливать под дугу. Вещь нужная для работы. Смотри, Яков Павлович, как сделали. Стыд!
Славка шепотом спрашивает меня:
- Почему он сказал - колокольцы?
- Не знаю, - говорю я. - Наверное, звоночки так называются, а колокольчики - это цветы.
Старик уходит, а грабли остаются у Федотова.
Яков Павлович появляется в прихожей, и мы поднимаемся, чтобы уйти с ним, но снова скрипит и бухает дверь, и в коридор, прямо к печке, торопливо входит человек с большой круглой головой и носом - ну точь-в-точь картошка.
- Ты что, Андрей Иванович? - спрашивает Федотов. - Горит где, что ли?
- Боялся опоздать! - Большеголовый снимает шапку, вытаскивает платок, вытирает лоб и шею. - Уф! Хорошо, что застал. У нас несчастье. - Он нагибается к Федотову так, что кажется, вот-вот заденет его носом, и говорит что-то вполголоса.
- Ну?! - поражается Яков Павлович. - Медведь? Чудеса! Где тут москвич? - поворачивается он к нам.
- Я! - отзывается Славка.
- Отогрелся, путешественник?
Как Славка отогрелся, видно по его щекам. От них, как говорится, прикурить можно - пылают. А очки вспотели.
- Угу, - говорит Славка.
Видно, он чувствует, к чему дело клонится: уходить надо. Не хочется. Но виду не подает. Спрашивает:
- А где Юра ваш?