Валдар Много-раз-рожденный. Семь эпох жизни (ЛП)

— Нам умереть?! — отчаяние и боль разрывали мою душу. — Нет, клянусь богами, мы не можем умереть! Как, неужели я пришел со звезд, победил Великого царя и завоевал тебя, моя любимая царица, для того чтобы просто задохнуться, как верблюд купеческого каравана в песчаной буре? Нет, я проеду сквозь бурю, как проехал через войска Ашшура, и на другой стороне мы найдем солнечный свет и спасение!

— Нет, мой господин и моя любовь, — ответила она с нежной грустью. — В этом огненном море для нас нет другого берега. Мы умрем посреди него, и смерть будет медленной, мучительной пыткой и долгим безумием. Но нет! Мой кинжал остр, и смерть от твоей руки будет слаще жизни от чужой. Обещай мне, Терай, что раскаленный песок не задушит меня и не сведет с ума!

Она вытянула ко мне зовущие губы, и с печальным и бушующим сердцем я наклонился, поцеловал ее и дал обещание, потому что знал, несмотря на самоуверенность, что она говорила чистую неприглядную правду.

В этот момент мой конь Тигрол с диким ржанием встал на дыбы, и я почувствовал, как горячие, жалящие песчинки хлынули мне на лицо и обнаженные руки. Порыв обжигающего ветра пронесся через нас, и сквозь него Илма прошептала мне на ухо:

— Скорей, Терай, скорей — кинжал — у меня за поясом!

Пока она говорила, мой бедный конь перестал содрогаться и, повернув хвост к ветру, как подсказывал ему инстинкт, опустился на песок. Я понял, что конец близок, и с Илмой на руках соскользнул на землю. Первый удар бури пролетел, и у нас была короткая передышка. Это была волна, а за ней приближался океан. Мой лихой Тигрол храбро нес нас, поэтому я развернул его против ветра и быстрым взмахом меча перерубил ему хребет у шеи, избавив от последней агонии.

Илма отвязала лямки стального корсета и бросила его к ногам. Она вынула кинжал из ножен на поясе и, улыбаясь, подошла ко мне. Когда я обнял ее, на нас обрушился еще один ревущий порыв горячего, удушливого ветра, и бурлящие песчаные волны закрыли солнце и небо темно-красным занавесом. Движимый каким-то нежным инстинктом, я увлек ее за тело бедного Тигрола, и мы легли в неглубокое укрытие на раскаленном песке — самое удивительное брачное ложе, когда-либо освященное любовью.

Буря продолжала бушевать, и песок быстрыми струйками начал перелетать через тело Тигрола и скапливаться вокруг нас, создавая могилу, которая навсегда останется безымянной. Я взял кинжал из податливой руки Илмы, прижался губами к ее губам и приставил острие к ее груди. Я почувствовал только один вздох ее сладкого дыхания, одно слабое трепетание ее губ, а когда пелена смерти погасила свет любви в ее глазах, мое сердце разорвалось от ярости и горя. Последний удар бури прогремел в моих умирающих ушах, моя голова упала рядом с головой моей любимой, потом кружащийся песок окутал нас пылающим саваном, а мы лежали бок о бок, рука об руку — мертвые, но неразделенные.

Глава 5. Удивительное пробуждение

Прохладный ночной ветерок скользнул по моему лицу и разбудил меня. Я открыл глаза. Полная луна безмятежно плыла в зените, а белые звезды сияли в небе, словно лампы из горящего хрусталя.

Песчаная буря и огненный ветер миновали. Наступившая ночь опустила завесу милосердной тьмы на ужасы, захлестнувшие Ниневию и исполинскую башню, и пролила благословение сладкого, прохладного дыхания на пылающее поле битвы и мрачную пустыню, через которую мы с Илмой бежали от землетрясения, когда попали в пылающий вихрь. Да, Илма! Она тоже проснулась? Если нет, то надо ее разбудить, так как буря и пожар закончились, и наступили спокойствие и прохлада, надо…

О нет, боги, нет, этого не может быть! Глупец, безумец, я убил ее, и ее милое, чистое тело лежит холодное и безжизненное рядом со мной на песке, с ее же кинжалом, вонзенным по самую рукоять в ее грудь моей убийственной рукой! Где же она? Я хочу еще раз взглянуть на ее белоснежную красоту, теперь, увы, еще более белую, чем когда-либо, в восковой бледности смерти, и тогда я собственной рукой расплачусь за свое безумие и тем же кинжалом открою путь к единственному возможному убежищу для горькой печали и отчаяния.

Где же она? Я повернулся набок, отряхивая песок, который ночной ветер еще не сдул с меня, и огляделся, ожидая увидеть изогнутую насыпь из песка, которая подскажет мне, где искать ее тело. Но песок гладко уходил вдаль во все стороны почти вровень с пустыней. И все же, разве не лежали мы бок о бок на нашем печальном, странном, пылающем брачном ложе, и разве не должна она быть все еще рядом со мной? Песок лишь прикрыл ее, и под этой серой, гладкой поверхностью я должен найти ее спящей сном бесконечного покоя, в который ввергла ее моя рука.

Я встал на колени и погрузил руки в мягкий, податливый песок, но в нем ничего не было. В приступе страха и удивления я вонзил их еще глубже и стал яростно швырять песок направо и налево, роя перед собой длинную глубокую яму. По-прежнему не было ничего, кроме рыхлых серых песчинок, которые утекали между пальцев.