Валдар Много-раз-рожденный. Семь эпох жизни

Раздался торжествующий крик Армена и вопль ярости Ашшура, но то, чего ждали обе армии, так и не произошло. Мой меч уже выскочил из ножен и высоко сверкнул в солнечном свете, так как ставка была слишком велика, чтобы терять полученное преимущество. Еще мгновение, и Нимрод должен был бы сдаться или умереть, но прежде чем я опустил меч, мой конь отскочил назад, словно под его передней ногой вспыхнул огонь, и замер, дрожа и обливаясь потом, в десяти шагах от поверженного царя.

В то же мгновение обе армии и многотысячная толпа, сгрудившаяся на городской стене, исторгли такой крик, какого никогда еще не издавал голос человека и не слышали уши. Я огляделся, чтобы понять, что это значит, и увидел зрелище, от которого у меня остекленели глаза и кровь застыла в жилах от ужаса.

Огромная башня, увенчанная храмом с вечным огнем, раскачивалась из стороны в сторону, как пальма в бурю, а три башни Ниневии валились со стен градом кирпичей и пыли. Вот, как подрубленная сосна, могучая башня Бэла зашаталась и рухнула всей длиной на армию Ашшура. Земля подпрыгнула и затряслась под ногами, огромные облака пыли поднялись там, где когда-то стояла самая мощная армия, которая когда-либо выходила на войну, и из-под обломков башни донеслись такие крики и вопли агонии и ужаса, что их эхо все еще звенит в моих ушах через пропасть длиной в пятьдесят веков.

Внезапно страх разорвал оковы ужаса, сковавшие меня, и с одной мыслью в голове и одним дорогим именем на сухих дрожащих губах я вонзил шпоры в бока коня и помчался к центру нашей линии. Когда я добрался до того места, откуда выехал на личный бой, я обнаружил, что дисциплина уже сменилась паникой, ряды были сломаны, лошади скакали на месте и тряслись от ужаса или яростно метались взад-вперед с бледными, выпучившими глаза всадниками на их спинах.

Мужчины, которые до последней минуты не знали страха, кричали друг на друга, как испуганные женщины, бегали туда-сюда или бросались на землю и рвали ее горстями в агонии безумия. Огромные зияющие трещины открывались и снова закрывались в твердой земле, поглощая людей и лошадей сотнями. Могучие стены, величественные башни и пирамиды Ниневии раскачивались и раскалывались от основания до вершины, являя рваные зияющие пропасти, и тысячи мужчин, женщин и детей падали или сами бросались в них, крича, что пришел конец всему и великий бог Бэл в гневе спустился на землю и яростно раздирает ее на куски.

Все мысли о битве, надежды на победу и империю умерли в тот ужасный момент, войска Армена и Ашшура стояли парализованные ужасом на трясущейся земле, которая зевала огромными могилами во всех направлениях. Меня же совершенно не заботила ни сама жизнь, ни то, что могли дать мне боги, я думал только о той, чье имя я выкрикивал, перекрывая страшный хор звуков вокруг.

Наконец я увидел ее, бледную и дрожащую на краю темной пропасти, которая только что разверзлась у ее ног. Я развернул коня, и когда снова выкрикнул ее имя, она повернулась и побежала ко мне, протягивая руки. Поравнявшись, я наклонился, схватил ее за пояс, она вцепилась в мою руку, и я бросил ее в седло перед собой.

Я снова вонзил шпоры в коня, и мы поскакали прочь, потому что теперь я получил все, что могли дать мне земля и боги, и мне было все равно, кто будет жить и кто умрет позади нас.

Мой скакун ржал от ужаса и несся над трепещущей землей, словно ураган. Перед нами разверзлась пропасть, но я направил коня к ней и прикрикнул на него, и он совершил такой отчаянный прыжок, какого не делал ни один конь с того дня. И так мы мчались все дальше и дальше, не зная куда, от обреченного города и всех ужасов, которые множились вокруг него.

Мы миновали вытоптанные поля и опустошенные виноградники, и помчались в открытую пустыню. Там я глубоко вздохнул и огляделся, полагая, что все опасности остались позади и что мы двое, по крайней мере, избежали участи, постигшей Великий город и две армии, вышедшие сразиться за него.

Но, подняв глаза, я увидел, что голубое небо над головой сменилось серовато-красным, солнце на западе тускло светилось кровавым диском, и повсюду, насколько хватало глаз, катились и метались красные массы летящего песка, как волны огромного огненного океана, взмывающего с земли на небо. Тогда я понял, что перед нами и со всех других сторон на нас смотрит судьба, от которой нет спасения. Я отпустил поводья и, обняв Илму, вывел ее из оцепенения первым поцелуем, который я запечатлел на ее губах. Она открыла глаза, и кровь волнами румянца прилила к ее лицу, а затем снова исчезла. Она высвободила одну руку из моего объятия и указала на горизонт:

— А вот и огненный ветер, Терай! От него никуда не деться, но боги милосердны, ибо они позволят нам умереть вместе. Увы Армену и его доблестным сыновьям, тех, кого пощадит землетрясение, убьет огненный ветер!