Валдар Много-раз-рожденный. Семь эпох жизни

— Тогда, — сказал я, — поскольку времени для разговоров становится все меньше, ты можешь пока называть меня Валдаром, и я поведу одну половину твоих людей, а ты — другую, и когда бой закончится, у нас будет свободное время, чтобы поговорить еще об этих вещах. А теперь дай мне шлем, который мне подойдет, и самый тяжелый боевой топор на корабле, и прикажи гребцам замедлить весла, потому что берега реки уходят в стороны, а мы близки к морю.

— Да будет так, Валдар, и если ты достоин своего имени, то, по крайней мере, присоединишься к нашей флотилии с победой, хотя я отправлюсь в Валгаллу раньше тебя. Если нет…

— Если нет, — повторил я за ним, — можешь содрать шкуру или то, что от нее останется, с меня живого или мертвого, и сделать из нее ботинки для лучших людей. А теперь приступим к делу, друг, а поговорим потом.

— Ты говоришь, как настоящий мужчина, — сказал он. — Пойдем со мной, выберем тебе шлем и топор, а ты, Ульф, объясни остальным, что происходит.

Я прошел за ним в каюту под высокой кормой. Норвежские драккары тех дней были больше и лучше оборудованы, чем те, чьи останки сохранились до наших дней. Вскоре я выбрал себе такой же стальной шлем с золотыми крыльями, как у Ивара, и самый красивый двусторонний топор, каким я когда-либо размахивал, правда, на мой вкус, он мог бы стать идеальным, если бы был на несколько фунтов тяжелее. Затем я расстегнул пояс, закатал кольчугу, отвязал три свитка драгоценных камней и отдал их Ивару, сказав, чтобы он убрал их в сундук и, если я погибну, а он выживет, чтобы увез их с собой и отдал Бренде на память от Валдара.

После этого мы снова вышли на палубу и обнаружили, что парус спущен, а гребцы двигают весла левой рукой, в то время как правая занята оружием.

Две галеры преследователей приближались, и когда они подошли, я услышал пронзительный бой медных литавр и еще более пронзительный боевой клич, который я в последний раз слышал там, выше по реке, на острове Рода, когда мы с Амру вместе штурмовали его. Но когда они подошли так близко, что я мог их отчетливо разглядеть, я обнаружил, что эти мусульмане более позднего времени — жалкие солдаты веры по сравнению с теми суровыми, необузданными поборниками ислама, вместе с которыми я сражался в пылающих песках Сирии, — такими они были маленькими и худыми, а доспехи их были украшены шелком и золотом, так что они больше походили на тех персов, которых мы рассеяли в Нехавенде, чем на истинных сынов пустыни.

Чем ближе они подходили, тем громче и пронзительнее кричали, потому что проглотили мою хитрость и считали, что мы устали грести и слишком измучены, чтобы сражаться. Но вскоре их тон изменился, потому что, когда они подошли к борту и забросили свои крюки, все весла разом поднялись, каждый сын северной матери вскочил во всеоружии на весельные скамьи, и — Ивар направо, а я налево — мы прыгнули на их переполненные палубы. Я выкрикивал старый боевой клич Армена, а Ивар распевал боевую песню Одина, которую его люди и мои подхватили таким громовым хором, что крики мусульман звучали над ней, как крики морских птиц во время шторма.

Боги! Как мне было стыдно за тех, кто были когда-то моими братьями по крови и оружию, когда эти жалкие воины падали под ударами наших топоров, взывая к аллаху и раю теми же словами, которые я слышал во весь голос в триумфальных криках, приветствующих победы Айзнадина и Ярмука.

Они встретили нас длинными пиками, а из-за шеренги, которая держала их, лучники раз за разом посылали стрелы и дротики нам в лицо. Но викинги, несомненно, уже видели подобное сражение раньше, потому что они подняли над головами круглые щиты, отбили наконечники копий в стороны размашистыми ударами топоров и прыжком бросились в гущу мусульман, как будто эта работа была для них просто детской забавой.

По правде говоря, так оно и было, потому что я не верю, что среди нас, отважных сынов севера, нашелся бы человек, который не был бы вдвое тяжелее и втрое сильнее лучшего сарацина во всем флоте или армии Саладина. Что касается меня, то, вспомнив Дерара, Амру, Али и всех доблестных поборников первых дней ислама, я с облегчением понял, что эти смуглокожие, одетые в шелковые одеяния пигмеи были людьми другой расы, а не настоящими сыновьями Исмаила. Впрочем, как я вскоре узнал, это действительно были всего лишь потомки голодных орд турок и сельджуков, сирийцев и других дворняг, бывших нашими рабами в былые времена.

В пылу боя ко мне, как вспышка, вернулось воспоминание о том, что говорил мне пророк, и я подумал, что если такие, как они, были хозяевами мусульманского мира, то исполнилось не лучшее, а худшее из его пророчеств, и скипетр ислама перешел из дома Хашима в руки варваров. Эта мысль зажгла во мне такой яростный огонь, что на мгновение я забыл, где я и что я, и, когда целая толпа их отпрянула от широких ударов моего боевого топора, я возвысил голос и прокричал по-арабски: