Он держал ее крепко. Он — вампир, подумала она. Я оказалась в малобюджетной киношке-ужастике без распятия и святой воды. Она лихорадочно соображала, что делать, но разум был затуманен таблетками. Он уже не держал ее за руки, теперь его руки шарили у нее по спине. Такие холодные, такие холодные... Он сжимал ее в кровавых объятиях. Его губы раскрылись, и показался язык... он впился губами ей в губы, заставив ее раскрыть рот... от него исходил замороженный запах гнили и разложения... она задохнулась... откинула руки назад, задев пальцами пластмассовые четки, запутавшиеся в телефонном проводе... она резко рванула, четки освободились... она перехватила их поудобнее и принялась стегать Арона по лицу... снова и снова... его кожа лопалась и раскрывалась рваными ранками, из которых текла темная мертвая кровь... Арон взвыл, как зверь... отступил... проскрежетал сдавленным голосом, в котором не было ничего человеческого:
—
Она все колотила его четками по лицу. Ярость и злость придавали ей сил. Его кровь лилась ей на лицо, на разодранную рубашку. Крест прожигал его плоть, которая трещала разрядами молний.
Он отпрянул. Отступил глубже в зеркало. Габриэла упала назад. Ударилась головой об угол ночного столика. Четки были наполовину в зеркале, наполовину — снаружи. Как и она сама.
Нижняя половина ее тела — от талии и ниже — исчезла в зазеркальном мире.
Она приподнялась, опираясь о локти. «Наверное, я сейчас должна биться в истерике, — подумала она. — Это все из-за таблеток. Но когда их действие пройдет, вот тогда я заору... и буду орать, и орать, пока не сорву себе голос... а когда сорву голос, буду орать беззвучно... О Господи...» Она не чувствовала своих ног — вообще ничего, даже фантомной боли, какая бывает при ампутации... да, веселенькая ситуация... и что теперь делать? Вызвать врача, спросить у него:
Ничего.
Наконец она сняла трубку и набрала номер дежурного администратора.
— Пришлите сюда кого-нибудь, — попросила она. — У меня тут проблема. Но я не стану вам ничего объяснять, потому что вы сразу решите, что я сошла с ума.
Она пододвинула к себе чемодан, чтобы было на что опереться спиной. Вот так уже лучше. Она потянулась к аптечке за фиориналом. «Лучше пусть в мозгах будет туман, — сказала она себе. — Если я сейчас начну думать о том, что случилось, я и вправду сойду с ума». Ей до сих пор не верилось, что все это происходит на самом деле. Да. Сейчас лучше всего наглотаться таблеток и погрузиться в блаженное забытье...
•
— Я думаю, круг завершен, — сказал Пи-Джей. — Гром мне подсказывает, что да.
— Тогда давай снова займемся любовью, — сказала Хит.
— Только я буду переживать, что ты вымокнешь, если...
— Тогда в машине. Я буду смотреть на дождь, пока ты...
— Да. Да.
•
— Я думаю, скоро мы завершим круг, — сказала Симона. — Как только смажем последние камни кровью...
Но Марджори Тодд ее не слушала. Она смотрела на Дамиана Питерса, который читал свою проповедь... первую проповедь нового миропорядка... проповедь, предвещающую апокалипсис...
— Слушай меня, Марджори!
— Да. Да. Знаете, я его видела столько раз. В Вопле Висельника. Когда работала в закусочной. Но это еще до того, как я... мы... сделались знаменитыми.
— Круг... круг! — шептала Симона. Когда же уже он заткнется, Дамиан, со своими благообразными банальностями?!
•
— Думаешь, будешь дождь? — спросил кто-то из ассистентов.
— Даже не сомневаюсь, — сказал Джонатан Бэр. — Разметку не трогать.
Эйнджел убрал с лица блаженную улыбку, от которой у него уже начались слабые судороги — за то мучительно долгое время, пока оператор снимал крупные планы Тимми Валентайна, глядящего на закат.
...гром прогремел ближе.
13
Таммуз
•
Какое прекрасное воскресное утро здесь у нас в Вопле Висельника — Божье утро, когда Господь улыбается нам с небес, и солнце сияет в безоблачном небе. Надеюсь, что и у вас тоже чудесное ясное утро, в нашей телестране, в стране моей паствы, от моря до моря, и я чувствую, как миллионы сердец бьются в едином порыве — готовые выслушать Божье слово и исполнить Господню волю.
Но я пришел к вам с тяжелым сердцем.
Потому что я вам солгал. Да, я, Дамиан Питерс, который поддерживает огонь веры в людских сердцах, который старается удержать неразумных от дьявольского искушения прелюбодейства и дьявольской тяги к спиртному, я сказал вам неправду.
Да. Я солгал. Но почему?
Потому что, друзья мои, на самом деле утро совсем не прекрасное, да. На самом деле у нас гроза. И дождь льет с хмурящихся небес, как будто сейчас начнется потоп — как это было, когда Господь в своем праведном гневе решил наказать человеков за непослушание и беззаконие и в великом своем сострадании спас только Ноя и тварей земных на Ковчеге.