Валентайн

Открывается гроб. Из гроба встает Тимми Валентайн. Он одет во все черное. У него вампирские клыки. Плащ развевается у него за спиной. Вокруг гроба клубится туман. [ДЫМОВАЯ МАШИНА — ЭЛЕКТРИЧЕСКИЙ ВЕНТИЛЯТОР] Тимми нюхает алую розу и смотрит прямо в камеру. Загадочно улыбается. Его глаза сверкают [ОПТИЧЕСКИЙ ЭФФЕКТ], и он говорит:

ПОТОМУ ЧТО НАМ ХОЧЕТСЯ, ЧТОБЫ ВЫ ЖИЛИ ВЕЧНО

Его голос звучит гулким эхом... вечно... вечно... вечно.

* * *

• ангел •

Этот парень на экране совсем не похож на Тимми Валентайна. Я знаю. Он у меня внутри. Внутри. У меня.

Господи, твою мать, я не возьму эту ля-бемоль. У меня вот-вот поломается голос. Ну да. Волосья на яйцах, и всю карьеру можно спускать в унитаз. Я сломаюсь на этой ля-бемоль и вырасту на шесть дюймов за шестьдесят минут.

— Давай, милый. Надо чуть больше геля на волосы, а то этот твой вихор непременно вылезет в самый неподходящий момент. Давай я намажу.

— Ладно, мама. — Пусть делает что хочет. Буду ее куклой Кеном. Пусть поиграется. Буду ее анатомически корректным Кеном, пока она не состарится и не умрет. Буду ее плюшевым мишкой, маменькиным сынком, маленьким ангелом, Богом, я тебя ненавижу. Я тебя ненавижу. — Больно, мама. — Хватит расчесывать эти мудацкие волосы.

Взгляд на другой монитор. Зрительный зал. А вот и Петра Шилох. Жалко, что не она — моя мама. Как было бы здорово, если бы Петра была моей мамой, а тот мертвый мальчик был бы сыном моей суки-мамаши.

— Ой, смотри, солнышко. Вот и Габриэла.

— Как настроение, Эйнджел?

— На миллион долларов. — Что означает, что у тебя у самой настроение где-то на сотню тысяч, Габриэла Муньос, крутой агент и искательница молодых дарований.

— Прошу прощения, что не смогла выбить для вас гримерную побольше, но на данном этапе мы еще не в том положении, чтобы диктовать условия... но зато с внутренним кабельным видео у тебя есть возможность следить за тем, что происходит внизу... можно сказать, что ты на контрольном пункте.

— Габриэла? Знаешь, что? Мне нужно войти в состояние самадхи, поймать тета-волны. — Ей нравится, когда я изъясняюсь терминами Нью-Эйджа[33]. — Я всего пару недель в Калифорнии, но быстро учусь принимать защитную окраску. Да, бывает, что я по-прежнему разговариваю, как настоящая деревенщина, но это — наедине с матушкой. Потому что я и вправду как хамелеон. — Мне нужно синхронизировать внутренние вибрации, — говорю я ей. — Войти в резонанс. — Мама ошалело таращится на меня. Она не врубается в то, как здесь говорят.

— Да? А да, конечно. Мы с твоей мамой пока пойдем — ха-ха-ха — припудрим носы.

Они уходят. Как легко ими манипулировать. Теперь я один в комнате. Габриэла права, здесь кошмарно... облезлая краска на стенах, в сортире смыв не работает... но мы с мамой видали и хуже, проехав почти через всю страну из Кентукки.

Изображение на мониторе сдвигается вслед за камерой, и вот снова — она. Петра Шилох. Беседует с каким-то мужчиной. Он небрит, весь какой-то замызганный и всклокоченный. В грязных джинсах. Она поднимает глаза и смотрит прямо в камеру. Такое впечатление, будто она знает, что я здесь — смотрю на нее. Да, я не ошибся. Нас что-то связывает. Петра.

Я едва не сказал ей о том, о чем никому еще не говорил.

* * *

• ищущие видений •

Брайен высадил Пи-Джея и поехал к бульвару Ланкершим по Голливудскому шоссе. Если все начинается снова, ему надо быть там. Иначе ему до конца дней не избавиться от кошмарных снов про вампиров.

Новое модерновое здание Леннон-Аудиториум походило на этакую психоделию в бетоне на холме рядом со старым отелем «Регистри». Центральный купол был разрисован кривыми линиями кричащих красок; фасад представлял собой увеличенную до шестидесяти футов в высоту точную копию оформления обложки альбома «Imagine», выполненной из цветного гранита в стиле фрагментарной мозаики. Подобное здание производило бы неизгладимое впечатление, если бы возвышалось в гордом одиночестве посреди пустыни Мохаве или в укромном уголке на кладбище Форест-Лоун; но здесь, в компании архитектурных шедевров типа китайского ресторана «Фан-Лум» и на фоне искусственных пожаров на туристическом аттракционе для поклонников «Полиции Майами»[34], которые вспыхивают каждые два-три часа, данное сооружение являло собой просто очередной храм — один из многих — художественного убожества Лос-Анджелеса.

Хотя, может быть, это я просто злобствую от обиды, подумал Брайен, въезжая на десятиэтажную стоянку, потому что с тех пор, как я сюда переехал, я не могу продать даже сценарий для комиксов, не говоря уже про роман.