Валентайн

«Не надо мне никакого кинжала, — подумал он со злостью. — Не надо мне никакого мистического дерьма. Мне сейчас хочется лишь одного: доснять эпизод и завалиться спать. И чтобы, когда я засну, мне не снились кошмары...»

Он сделал то, зачем пришел, и застегнул молнию.

Не буду его подбирать, этот нож, решил он.

Пусть это сделает кто-то другой. А я не хочу.

— У тебя очень красивый голос, — сказал Тимми Валентайн из зеркала. — Он заслуживает того, чтобы его отголоски звучали для будущих поколений.

Эйнджел решительно шагнул к двери, но потом все-таки обернулся. Существо в зеркале никуда не делось. Вот оно — за зеркальной гранью, вдруг окрасившейся темно-красным. Он посмотрел на него в упор. Смотрел долго и пристально. И думал о вечности. Об Эрроле в холодной земле. Господи, как он его ненавидит, Эррола. Если бы брат был жив, мать бы не стала его заставлять делать такие кошмарные вещи. Все у них было бы хорошо. Черт. У меня никогда не будет нормальной жизни. Единственный выход — убить себя... или то существо, которое пожирает меня с того дня, когда мы закопали Эррола в землю...

И Эйнджел Тодд поднял с пола кинжал.

Сердце бешено билось в груди.

* * *

• огонь •

— Торрес, давай быстрее, — сказал Остердей. — Уже все готово. Сейчас снимаем. — Он колотил в дверь трейлера, где каскадер одевался для съемок сцены с огнем.

Ассистент режиссера и все остальные ребята из съемочной группы отошли на безопасное расстояние. Все были в защитных костюмах из несгораемой ткани — на случай, если что-то пойдет не так. Вид у них был тревожный. Жар от огня обжигал легкие. Дышать было нечем. Хотелось укрыться в лесу, который манил свежестью и прохладой.

Остердей постучал еще раз. Потом решил войти.

— Блядь, где ты там? Только тебя и ждем. Каскадер обернулся к нему.

Остердей замер на месте. Что-то с Торресом было не так. Какой-то он стал другой. Да это, похоже, вообще не Торрес... не худощавый мужчина, который лишь кажется полным из-за слоев асбеста. Кажется, это был сам актер. Джейсон Сирота. Актеры — они такие. Иногда они просто невыносимы. Все зациклены на себе. Это у них как болезнь. Вот и этот... приперся в самый ответственный момент. Наверняка лез с расспросами и указаниями — отвлекал каскадера, когда того ждет работа.

Впрочем, ругаться со звездами — это последнее дело, поэтому Остердей просто сказал:

— Здравствуйте, мистер Сирота. Я вижу, вы уже здесь. Пришли познакомиться с дублером?

Сирота (все знали, что он заранее вживается в роль по методу Станиславского и иногда явно перегибает палку, но Остердей мог бы поклясться, что он — вылитый Дамиан Питерс, этот придурочный телепроповедник) сказал:

— Все поменялось. Я буду работать на эпизоде сам. Кто это — Питерс или Сирота? Остердею вдруг стало не по себе. Он сам никогда не смотрел эти религиозные шоу, но его мама не пропускала ни одной передачи и вечно портила им семейные праздники — День Благодарения, скажем, или Рождество, — усаживалась перед теликом и отключалась на «Час небесной любви», глядя в экран совершенно остекленевшим взглядом.

— Вы же знаете, так нельзя, мистер Сирота. Вы, наверное, шутите. Что скажет ваш агент?!

Но в глазах актера было что-то такое, что выдавало несгибаемую решимость. Что-то нечеловеческое...

— А где Джеймс? — спросил Остердей.

— Он вам больше не понадобится.

Остердей нервно взглянул на дверь-ширму в заднюю комнату трейлера. Джеймс наверняка там. Он слышал какой-то звук. Вроде какое-то бульканье. Он так и не понял, что это было.

— Мне надо с ним поговорить, — сказал он решительно. Глаза актера были холодными и неподвижными, как у каменной статуи. «Почему мне так страшно?» — подумал Остердей. По спине пробежали мурашки. Внезапно его пробил жуткий озноб. Как будто температура в помещении вдруг резко понизилась. И еще появился запах... как будто кто-то не спустил унитаз.

И тут дверь-ширма отъехала в сторону, и на пол упал Джеймс Торрес. Вернее, его бездыханное тело. Он был выпотрошен, как рыба. Кто-то вытянул из него все внутренности и тщательно обмотал вокруг торса. А в его развороченном животе сидела отрезанная голова какого-то старика восточной внешности. Вот именно, что сидела. Голова была живая. Она облизывалась, она пожирала Торреса изнутри! Из обрубка шеи тянулись внутренности, которые бились по полу, как щупальца какого-то кошмарного осьминога. Все тело Торреса было искромсано, как будто его долго и методично полосовали ножом. В мертвых глазах застыл ужас.

Только теперь Остердей заметил в глубине трейлера невысокую пожилую женщину с кривым кинжалом в руке. Она хладнокровно переступила через тело, в котором сидело это ужасное существо. На женщине был странный костюм — стилизация под Древний Египет.

— А вы кто такая? — растерялся Остердей. — Что еще за шутки? — Но он знал, что это не шутки. Он понимал разницу между реальностью и спецэффектами.

— Вы нас очень обяжете, мистер Остердей, если запустите свою пиротехнику прямо сейчас.

— Но я... я жду команды от режиссера.