Валентайн

День слепит, как камера для допросов. Солнце – яростная лампа в пустом небе. Неподалеку на другой стороне улицы Сюзанна Ледбеттер поливает газон. Увидев Корину, выключает разбрызгиватель и машет рукой, но Корина делает вид, что не замечает её. Делает вид, что не замечает ребят, рассыпавшихся по своим дворам, как орехи из опрокинутой корзины. Не обращает внимания и на мужчин, которые вылезли из фургона и стоят перед двором напротив.

Открыв дверь поттеровского пикапа, она видит на сиденье сигарету, надломанную, но восстановимую, и вздыхает с облегчением. Быстренько, быстренько дает задний ход, останавливается на выездной дорожке и с сигаретой идет в дом, задержавшись, только чтобы включить воду в шланге. Шланг протянулся по лужайке, как мертвая змея, ржавая насадка уткнулась лицом в землю под мелколистным вязом, который они с Поттером посадили двадцать шесть лет назад, весной, в год, когда купили дом. Корявый, некрасивый, вяз почему-то напоминает Корине немытую голову, но он пережил засухи, пыльные бури и смерчи. Когда он вырос на три фута за лето, Поттер, дававший клички всему живому и неживому, прозвал его Долговязом. Когда Алиса свалилась с него и сломала правое запястье, Поттер переименовал его в Левшу. Всё остальное на заднем дворе посохло и издохло, и Корине плевать, но этому дереву она не даст погибнуть.

Да если и даст, если позволит ему засохнуть, если будет оставлять пикап Поттера на траве или если люди увидят её перед домом в том же платье, в каком была вчера вечером в загородном клубе, чего доброго станут её жалеть. Сочувствовать. И от этого ей хочется избить кого-нибудь – а именно Поттера, если бы еще был жив. Она бьет кулаком по похоронному венку и захлопывает за собой дверь. В кухне звонит и звонит телефон, но она не возьмет трубку. Ни за что, никогда.

* * *

В три часа ночи они остановились на Кервилской станции, чтобы заправиться, и зашли в ресторан выпить кофе и съесть мороженое. Когда сделали заказ, он сказал ей, что лучевая терапия – чистый яд, который тебе вливают в вены. Он сжигает тебя изнутри, отравляет еще хуже, и что это будут за месяцы?

Я не согласен, Корина. Не допущу, чтобы жена подтирала мне жопу, молола мне бифштекс в блендере.

Корина сидела напротив мужа, раскрыв рот. Ты всегда говорил Алисе: ушиб не повод бросать игру, – голос её делался то громче, то тише, волнами, – а теперь затеял умереть у меня? Пара за соседним столом посмотрела на них и опустила глаза. Больше никого в ресторане не было. Какого черта Поттер сел сюда? думала Корина. Почему она должна делить свое горе с чужими?

Тут другое дело, сказал Поттер. Несколько секунд он глядел на свое мороженое. Когда посмотрел в окно, Корина тоже посмотрела. Между дизельными колонками, фурами и неоновой вывеской с рекламой горячего душа было светло, как в полдень. Дальнобойщик отъехал от дизельной колонки, просигналил два раза и вырулил к шоссе. Ковбой, прислонясь к заднему борту своей машины, поедал гамбургер, пряжка его ремня поблескивала под фонарями. По площадке медленно проехали две легковые, набитые девочками-подростками.

Поттер и Корина, отвалившись на спинки, смотрели на гипсолитовые плиты потолка в водяных разводах цвета мочи, с дырками размером как от дроби № 8 – словно какой-то балбес среди ужинавших разрядил туда свое ружье. Когда стало не на что больше смотреть, они посмотрели друг на друга. Глаза у него налились слезами. Кори, это неизлечимо.

Что ты мелешь? Корина стукнула кулаком по столу, кофе выплеснулся из их кружек. Встань и бейся! – ты всегда говорил Алисе и, случалось, мне.

Говорил – и много мне от этого было пользы. Поттер подался вперед и заговорил тихо и быстро. Алиса все равно сбежала на Аляску с этим парнем. Ты все равно ушла из школы, едва припекло. Столько трудов, Корина… когда мы познакомились, ты единственная из всех, кого я знал, училась в колледже – и всё бросила, чтобы сидеть дома и читать книжки со стихами.

Лицо её покраснело от страха и гнева. По-моему, я тебе десять раз объясняла, что мне это надоело до смерти.

Детка, по-моему, ты не совсем понимаешь, насколько это серьезно. Он потянул к ней руку через стол, но она отдернула свою и сложила руки на груди. Не смей называть меня деткой, Поттер Шепард, или я тебя сама убью.

Я и так умираю, милая.

Пошел к черту, Поттер. Ты не умираешь. Чтобы я этого больше не слышала. И они сидели в тупом молчании; кофе остыл, мороженое расплылось кашей.

Утром, когда въехали в свой гараж, их встретил всё тот же затхлый запах картонных коробок и старой армейской палатки Поттера, всё тот же щелк и гудение мотора, когда включался морозильник, всё те же старые инструменты, пылящиеся на верстаке Поттера. Ничего не изменилось, кроме того, что они не спали почти сутки, и Корина выглядела постаревшей на десять лет, а Поттер умирал.