Лицо Матапаля выражало плохо скрытое нетерпение.
Профессор Грант продолжал выкладки. Третий секретарь судорожно зевал. Он на все махнул рукой. Три минуты превратились в тридцать. Рабочий день Матапаля был сломан. Третий секретарь опустил голову на крахмальную грудь.
Профессор Грант провел платком по лбу и вдруг, прерывая вычисления, сказал:
— Я, кажется, очень устал. Цифры путаются у меня в голове… Как странно… Елена, ты не находишь, что в кабинете мистера Матапаля слишком жарко?
Профессор Грант с трудом перевел осоловевшие глаза на Елену. Она глубоко спала, положив руки на угол бюро Матапаля и опустив золотистую голову на спинку кресла.
Матапаль сидел с полузакрытыми глазами, не шевелясь.
Страшная тревога охватила профессора.
— Что… это… значит?.. — пролепетал он немеющим языком.
Матапаль молчал, как деревянный бог.
Профессор Грант с трудом повернул голову, и его глаза в упор встретились с неподвижными глазами на экране.
— Ах! — слабо воскликнул профессор, не в силах более пошевелиться. Чело… вече… ство… по… гиб…
Его голова тяжело упала на стол, и он глубоко заснул.
Лицо Матапаля передернулось, как молния.
— Браво! — закричал он. — Алло! Доктор Шварц!
Глаза на экране ушли в голубоватую глубину и уменьшились. Зато между ними обозначился нос, потом появились черные подстриженные усики, уши, твердый рот, тугой крахмальный воротник и лацканы сюртука.
Доктор Шварц закрыл глаза, и его голос громко зазвучал из усилителя:
— Готово, мистер Матапаль. Я их загипнотизировал. Теперь профессор Грант уже больше не знаменитый геолог, а простой фермер из предместья Лос-Анжелоса, а мисс Елена не дочь ученого, а дочь простого фермера. Можете быть на этот счет спокойны. Я отвечаю за три дня транса.
— Хорошо. Вы мне будете нужны. Профессор Грант должен оставаться фермером в течение месяца. Приготовьтесь к небольшому путешествию. Через двадцать минут вы должны быть здесь.
Отражение доктора Шварца поклонилось.
Матапаль выключил Шварца и быстро написал штук десять коротких записок. Он опустил их в автомат и затем сказал в телефон:
— Я хочу разговаривать с мистером Эрендорфом.
Экран озарился. Послышался сигнал усилителя. На экране появились две пальмы, кусок невыразимо синего моря и джентльмен в полосатой пижаме, качающийся в гамаке. Лицо джентльмена приблизилось к экрану. Оно было гладким, молочно-розовым и веселым. Черные усики, кокетливо завинченные вверх, очаровательно оттеняли два ряда ослепительных, по-итальянски белых зубов.
— Алло, мистер Эрендорф! — сказал Матапаль. — Вы мне экстренно необходимы по вопросу, имеющему общечеловеческое значение.
Лицо мистера Эрендорфа сделалось кислым. Мистер Эрендорф поковырял в зубе иглой дикобраза (это была одна из наиболее популярных причуд всемирно известного мистера Эрендорфа) и, сплюнув в мимозу, ответил:
— Если я вам нужен — приезжайте. Поболтаем. Я вас угощу отличными лангустами. Здесь, между прочим, есть одна бабенка… А что касается человечества — плюньте. Честное слово.
С этими словами человек на экране поднялся с гамака и пошел купаться.
— Ничего не поделаешь, — вздохнул Матапаль. — Придется поехать. Хорошо, что хоть по дороге. Конечно, мистер Эрендорф поступил со мной невежливо, но не могу же я отказаться из-за этого от столь блестящего организатора и специалиста по мировым катастрофам.
Через двадцать минут часть стены кабинета Матапаля раздвинулась, и в комнату вошел доктор Шварц. Он был в высоком траурном цилиндре, старомодной крылатке и в руках держал черный саквояж.
— Ну, не будем терять времени. По дороге я вам расскажу все, дорогой доктор, — сказал Матапаль. — Сколько времени продолжится сон профессора Гранта и его дочери?
— Три часа.
— В таком случае не станем их будить. Пусть они придут в себя в дороге.
Матапаль нажал кнопку.
Третий секретарь вздрогнул и проснулся. Голос Матапаля сказал из рупора:
— Выключите мой кабинет на двое суток. Мне нужно обдумать одно важное мероприятие. Все без исключения приемы отменяются. Доступ ко мне прекращен. До свидания.
Третий секретарь почтительно прикрыл глаза, а первый секретарь тем временем уже нажимал кнопку радиотелефона. Аппарат Матапаля не отвечал. Первый секретарь волновался. Только что он получил донесения, что на сторону Пейча перешло еще четыре группы: две пулеметных и две газовых. Положение становилось угрожающим. Конечно, можно было бы пустить в действие «машину обратного тока», но на это требовалось согласие Матапаля.
— Аппарат патрона выключен. Что это значит?
Первый секретарь нажал кнопку третьего секретаря.
— Что случилось?
— Патрон приказал выключить свой кабинет на двое суток. Он думает.
— Черт возьми! — воскликнул первый секретарь. — Положение критическое. Я буду сейчас в Центре. Матапаль чудит…
Толпа демонстрантов грозно подвигалась по Бродвею к Таймс-скверу.
Ван сидел на обломках своего велосипеда и потирал ушибленную коленку.
С крыши Дворца Центра вылетел десятиместный быстроходный самолет-торпедо-геликоптер и взял курс на запад. Никто не обратил на него внимания.
X. Джимми поступил без колебаний