Казалось бы — какое отношение к сатире и юмору могла иметь ведомственная газета Народного комиссариата железнодорожного транспорта? Однако же имела, и более того — вошла в историю советской литературы и журналистики. Дело в том, что в 20-е годы прошлого столетия волею судеб там собралась компания молодых и талантливых литераторов, приехавших из провинции в «новую» столицу молодого Советского государства Москву в поисках средств существования и литературной славы.
О работе в «Гудке» отец часто вспоминал в своих произведениях. Вот, например, что он пишет в очерке о Константине Сергеевиче Станиславском:
«Станиславский очень доброжелательно относился к нам, новым драматургам Художественного театра, но имел о нас странное представление.
По случайности Булгаков, Олеша и я работали тогда в железнодорожной газете «Гудок», и Станиславский почему-то вообразил, что все мы рабочие-железнодорожники, и при случае любил этим козырнуть. Я сам слышал, как он кому-то говорил:
— Утверждают, что Художественный театр не признает пролетарского искусства, а вот видите, мы уже ставим вторую пьесу рабочего-железнодорожника, некоего Катаева, может быть, слышали?»
Говоря о второй пьесе «рабочего-железнодорожника, некоего Катаева», Станиславский имел в виду «Квадратура круга», которую под его присмотром ставил на сцене Московского художественного театра режиссер Николай Горчаков. Первой же пьесой Валентина Катаева, поставленной на прославленной сцене, была инсценировка его романа «Растратчики», опубликованного в 1927 году в журнале «Красная новь» и принесшего автору широкую известность и в Советской России, и за рубежом.
Вернемся к газете «Гудок».
С удовольствием привел цитату из воспоминаний отца о Станиславском, потому что хорошо знаю — в жизни и литературной судьбе моего отца газета «Гудок» занимала очень большое, можно даже сказать — громадное место. Начать с того, что гонорары за «статьи, заметки, маленькие фельетоны, стихи, политические памфлеты…» давали возможность существовать приезжему литератору в огромной и в первое время чужой и негостеприимной Москве. Собственно говоря, среди сотрудников редакции таких литераторов — голодных, приезжих и талантливых — было большинство, и все они совместными усилиями создавали газету, которая завоевала у многочисленных читателей огромную популярность.
Перечисление фамилий бывших сотрудников «Гудка», составивших в дальнейшем славу российской литературы и журналистики, займет вместе с комментариями не одну страницу. К счастью, в этом нет необходимости — все персонажи до сих пор на слуху, так как вошли в историю культуры и стали ее неотъемлемой частью.
В воспоминаниях отца об «эпохе» «Гудка», всегда насыщенных юмором и ностальгической грустью, обязательно присутствовали рассказы о «начальниках», то есть о редакторах газеты, ее политических руководителях, которым партия поручила «святое дело пропаганды» железнодорожного транспорта.
Эти большевики и политкаторжане вынуждены были общаться с богемой — пьяницами и гуляками, совершенно случайно прибившимися к столь серьезной газете. Но что оставалось делать — других-то не было! Впрочем, другие были, но хотелось иметь яркие и талантливые материалы, которые эти хорошие и приличные «другие» дать не могли.
Привожу цитату из книги моего отца «Алмазный мой венец», проливающую свет на взаимоотношения авторов и начальников.
Вот. например, история появления в газете Ильи Ильфа — «друга», как он называется в «Венце».
— А что он умеет? — спросил ответственный секретарь.
— Все и ничего, — сказал я.
— Для железнодорожной газеты это маловато, — ответил ответственный секретарь, легендарный Август Потоцкий, последний из рода польских графов Потоцких, подобно Феликсу Дзержинскому примкнувший к революционному движению, старый большевик, политкаторжанин, совесть революции, на вид грозный, с наголо обритой круглой, как ядро, головой и со сложением борца-тяжеловеса, но в душе нежный добряк, преданный товарищ и друг всей нашей компании. — Вы меня великодушно извините, — обратился он к другу, которого я привел к нему, — но как у вас насчет правописания? Умеете вы изложить свою мысль грамотно?
Лицо друга покрылось пятнами. Он был очень самолюбив. Но он сдержался и ответил, прищурившись:
— В принципе пишу без грамматических ошибок.
— Тогда мы берем вас правщиком, — сказал Август.
Обычно правщики ограничивались исправлением грамматических ошибок и сокращениями, придавая письму незатейливую форму небольшой газетной статейки.
Друг же поступил иначе. Вылущив из письма самую суть, он создал совершенно новую газетную форму — нечто вроде прозаической эпиграммы размером не более десяти-пятнадцати строчек в две колонки. Но зато каких строчек! Они были просты, доходчивы, афористичны и в то же время изысканно изящны, а главное, насыщены таким юмором, что буквально через несколько дней четвертая полоса, которую до сих пор никто не читал, вдруг сделалась самой любимой и заметной…
Это была маленькая газетная революция.