С этими словами Емельян Черноземный привычным движением вбил в стенку гвоздь, сунул голову в петлю и нерешительно посмотрел на мрачного Васю.
— Вешайся! — сказал Вася сухо.
— И повесюсь, очень даже просто, — криво улыбаясь, пролепетал Емельян Черноземный. — Только за подстрекательство к самоубийству по головке тебя не тово… имей в виду… А я повесюсь…
— Валяй!
— Вот только напоследок напьюсь водки и повесюсь… Как бог свят…
— Валяй пей водку. Хоть две бутылки! Чтоб ты сдох!!
— Очень мне неприятно слышать такие вещи от близкого приятеля, — обидчиво заметил Емельян. — Вместо того чтобы пожалеть темного, безлошадного человека…
— Пей водку, стер-р-рва! — прорычал Вася Волосатов.
Емельян Черноземный дрожащими руками поднес ко рту горлышко бутылки, и щеки его покрылись бледной зеленью отвращения.
— Пей, свинья!
— Н-не могу… Душу воротит! — прошептал Емельян. — Запаха ее, подлой, не выношу! — И опустился перед Засей Волосатовым на колени.
— Будешь?! — загрохотал Вася, багровея.
— Не буду больше, — обливаясь слезами, проговорил Емельян Черноземный. — Чтоб мне не сойти с этого места. не буду…
— Чего не будешь?
— Ничего не буду… Врать не буду… Вешаться не буду… Упадочником не буду… Чужих девочек на сеновал звать не буду. Про папаньку пули отливать не буду… И про мост… тоже… не буду!..
— То-то же, сволочь! Имей в виду. И чтоб больше ни-ни!..
— Ни-ни! — подтвердил Емельян Черноземный и глухо зарыдал.
Слезы его ручьем текли по «сеновалу».
Внутренняя секреция
Председатель. Слово имеет товарищ Миусов.
Миусов
На земном шаре происходят удивительнейшие вещи, героические события, чудеса науки и техники, исторические процессы, обострение классовой борьбы.
Люди открывают Северные полюса, перелетают через Атлантические океаны, изобретают говорящие кинематографы, Днепрострои возводят, реактивные двигатели пускают, — эх, о чем говорить! — до Луны, одним словом, добираются, а в нашем жилтовариществе в это время полное мещанское загнивание, закисание, копание в грязном соседском, извините, белье. А нет того чтобы собраться, как подобает сознательным гражданам первой в мире социалистической республики, в красном уголке своего жилищного товарищества, — ну, скажем, хоть раз в неделю, — и проработать коллективно какой-нибудь этакий актуальный вопрос. — например, о внутренней секреции или о витаминах В.
Голос с места. Правильно! Раз в неделю не мешало бы.
Миусов. Вот видите. Я очень рад, что мое предложение поддерживает наиболее сознательная часть нашего актива. А то что же это такое, товарищи, в самом деле? Едва только соберемся во дворе два-три человека, как сейчас же и начинаются сплетни. «А вы слышали?..» И ничего, кроме сплетен, никакой духовной жизни. Прямо совестно. Например, приведу такой факт. Конечно, факт мелкий, но весьма показательный. Возвращаюсь я, знаете, вчера со службы. Подымаюсь по лестнице. А впереди меня поднимаются двое членов нашего жилищного товарищества. И, разумеется, сплетничают между собой. Не буду говорить кто. Дело не в лицах… Впрочем, их, кажется, здесь нету. Если хотите, даже могу сообщить. Я человек прямой. Невзирая на лицо, так сказать. Правду-матку… Словом, подымаются гражданин Кабасю из девятого номера и вместе с ним гражданин Николаев, и они сплетничают. Только не тот, конечно, Николаев, который из сорок четвертого, а Николаев из номера восьмого, Борис Федорович, от которого Софья Павловна из номера четвертого на прошлой неделе аборт делала.
Сукин
Миусов. У вас неверная информация. Живет! Можете справиться у Глафиры Абрамовны. Как же не живет, если он ей в ноябре из Батума полдюжины шелковых чулок привез?
Сукин
Миусов. Живет!
Сукин
Миусов. Оставьте при себе ваши неуместные остроты. Мы не в цирке. Я совершенно определенно заявляю, что она живет, и берусь это доказать фактами.
Сукин кричит с места неразборчиво.
Председатель. Прошу не прерывать оратора возгласами с мест.
Голос. Пусть докажет фактами…
Шум.