Читаем Валентин Серов полностью

И обстановка, которой она окружена, – это тоже часть ее красоты, ее женственности, ибо теперь Серов свободно справляется с задачей, которая была ему не по плечу в первые годы творчества. Он показал теперь человека среди вещей, и вещи не поглотили человека, а лучше дали почувствовать его сущность: и палантин, переброшенный через плечо, и покрой жакетки, подчеркивающий красоту фигуры, и шляпа с вуалью на шифоньере, и что-то белое, брошенное в беспорядке на стул, и изящный фарфоровый барельеф на стене, и парик над туалетным столиком, и сам этот столик, и флакончики, флакончики… Кажется, волны тонкого аромата дорогих французских духов льются с полотна. Право же, от этой картины исходит аромат духов.

Серов создал в русском искусстве образ такой обаятельной женственности, что портрет этот можно поставить в один ряд с созданиями кисти Рафаэля, Тициана, Джорджоне, не говоря уже о тех художниках, в которых он влюбился два года назад: Левицком, Брюллове, Рослене (ибо Рослен, когда писал портреты красивых и обаятельных женщин, совсем не был одержим духом обличительства).

И вместе с тем ясно видно, что перед нами современная женщина: ее характер, весь ее облик, манера держать себя, одежда, изящество обстановки, все говорит именно об определенном стиле, о стиле начала XX века, появившемся в России благодаря вкусам, насаждавшимся «Миром искусства».

И сам Серов, несмотря на всю свою «умственность», не может не любоваться этой красавицей – ведь он все-таки художник, а эта женщина дивно хороша. И с какой любовью выписано это гордое лицо, эти чудесные руки, красиво изогнутый стан. Как тонко подчеркнута эта Богом дарованная грация.

И он запечатлел себя, написал свой автопортрет в углу портрета Генриетты Гиршман, словно бы для того, чтобы навеки любоваться ее красотой. Он написал свое лицо и полотно на мольберте отраженными в зеркале туалетного столика.

Это тоже экскурс в старину. Старые художники иногда писали свой автопортрет в массовых сценах или групповых портретах. Это было чем-то вроде подписи. Такой «подписью» пользовались Джулио Романо, Веласкес, Гойя, Тьеполо, многие другие; в России Брюллов придал свои черты одному из героев «Гибели Помпеи», Федотов поставил свой портрет на комоде «Вдовушки».

Ну а Серов? Для чего он таким образом расписался на портрете Гиршман? Конечно, это не просто реверанс «старикам» и не наивная добросовестность «маленького голландца» – увидел себя в зеркале и написал, как написал бы какой-нибудь флакончик, если бы он оказался на пути отражения. И написал бы флакончик, если бы хотел. Если бы хотел, поставил бы его между собой и собою. Но не поставил.

Почему? Это, пожалуй, такая же загадка, как улыбка Джоконды, даже, может быть, более интересная. Что прибавляет портрет художника к портрету жены заводчика? Об этом писали[79] и будут, может быть, еще писать. Можно придумать множество разгадок, но каждая будет зависеть только от мировоззрения, настроения, впечатления пишущего.

Лучше не делать этого, не разрушать обаяния загадки…

Три года спустя портрет Генриетты Гиршман писал Константин Сомов. Очень интересно сравнить эти работы двух художников, примыкавших, казалось бы, к одному художественному направлению. Серов передает красоту женщины, ею можно любоваться так же, как красотой греческой статуи. На портрете Сомова подчеркнуто выражена женственность красавицы. Она вызывает желание. Серов смотрел на модель глазами художника, Сомов – глазами мужчины. Сомов так направляет свет, что платье, облегающее фигуру, на груди, и особенно на ноге, кажется просвечивающим. Контрастность освещения рисует фигуру и лицо напряженными, словно и сама женщина испытывает желание.

Портрет Гиршман написан Серовым необычной для него техникой – темперой.

Известно, что Серов с некоторого времени разлюбил масло за то, что оно придает поверхности холста отсвечивающую, жирную и, как ему казалось, «клеенчатую» поверхность. И Серов, как никто другой из русских художников (да и не только русских), разнообразит материалы живописи и рисунка так же и с таким же увлечением, как и стили.

Он выжимает все, что можно, из карандаша и угля, варьируя длину линии, меняя толщину на протяжении одной линии; он охотно пользуется цветными карандашами, мелом, использует для своих целей цвет бумаги или картона (таким образом нарисован портрет Зилотти). Акварелью написан портрет Лукомской – один из лучших серовских портретов. Гуашью – охотничьи сцены.

Он пробует покрывать лаком акварель и гуашь. Он пишет сепией и рисует сангиной. Охотно работает пастелью, используя эту утонченную технику, столь любимую такими художниками, как Грёз, Буше, Лиотар, в совершенно неожиданных вещах, например в «Бабе с лошадью»[80]. Пастелью написаны портреты Нины Хрущовой и Обнинской, и пастель там очень к месту.

Перейти на страницу:

Все книги серии Азбука-Классика. Non-Fiction

Великое наследие
Великое наследие

Дмитрий Сергеевич Лихачев – выдающийся ученый ХХ века. Его творческое наследие чрезвычайно обширно и разнообразно, его исследования, публицистические статьи и заметки касались различных аспектов истории культуры – от искусства Древней Руси до садово-парковых стилей XVIII–XIX веков. Но в первую очередь имя Д. С. Лихачева связано с поэтикой древнерусской литературы, в изучение которой он внес огромный вклад. Книга «Великое наследие», одна из самых известных работ ученого, посвящена настоящим шедеврам отечественной литературы допетровского времени – произведениям, которые знают во всем мире. В их числе «Слово о Законе и Благодати» Илариона, «Хожение за три моря» Афанасия Никитина, сочинения Ивана Грозного, «Житие» протопопа Аввакума и, конечно, горячо любимое Лихачевым «Слово о полку Игореве».

Дмитрий Сергеевич Лихачев

Языкознание, иностранные языки
Земля шорохов
Земля шорохов

Осенью 1958 года Джеральд Даррелл, к этому времени не менее известный писатель, чем его старший брат Лоуренс, на корабле «Звезда Англии» отправился в Аргентину. Как вспоминала его жена Джеки, побывать в Патагонии и своими глазами увидеть многотысячные колонии пингвинов, понаблюдать за жизнью котиков и морских слонов было давнишней мечтой Даррелла. Кроме того, он собирался привезти из экспедиции коллекцию южноамериканских животных для своего зоопарка. Тапир Клавдий, малышка Хуанита, попугай Бланко и другие стали не только обитателями Джерсийского зоопарка и всеобщими любимцами, но и прообразами забавных и бесконечно трогательных героев новой книги Даррелла об Аргентине «Земля шорохов». «Если бы животные, птицы и насекомые могли говорить, – писал один из английских критиков, – они бы вручили мистеру Дарреллу свою первую Нобелевскую премию…»

Джеральд Даррелл

Природа и животные / Классическая проза ХX века

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное