А искусство Серова в этом отношении особенно характерно, и Репин знал это лучше кого бы то ни было. «Для меня это настоящий драгоценный камень, в который чем больше смотришь, тем больше погружаешься, больше любишь и дорожишь им…» Эти слова написаны Репиным об искусстве Серова в письме к Остроухову. Их можно было бы, зная переменчивость Репина, не принимать всерьез, тем более что написаны они под впечатлением болезни Серова в 1903 году и могли быть плодом именно этого самого впечатления, страха перед возможной потерей. Но эти же слова пишет Репин четыре года спустя – Цветкову, приобретшему серовский портрет Репина. «С приобретением этой вещицы Вы маху не дали, никогда не разочаруетесь, и чем больше вы будете смотреть на (я на свой счет не принимаю) портрет, тем более достоинств будете находить в нем; нужды нет, что фон оставлен с белыми просветами, – это ничего».
И еще через четыре года, уже после смерти Серова, в некрологе: «Для меня произведения Серова всегда были бесконечно притягательны, как самый чистый драгоценный камень. Смотришь – и глаз не оторвать. Чем больше смотришь, тем больше проникаешься наслаждением дивного созерцания, тем глубже проникает в душу его изящная песенка, полная жизненной правды и свободы».
Наконец, в воспоминаниях о Серове: «Искусство Серова подобно драгоценному камню: чем больше вглядываешься в него, тем глубже он затягивает вас в глубину своего очарования. Вот настоящий бриллиант. Сначала, может быть, вы не обратите внимания: предмет скромный, особенно по размерам, но стоит вам однажды испытать наслаждение от его чар – вы уже не забудете их».
Итак, одна и та же мысль, даже один и тот же образ, почти те же слова: в 1903, 1907, 1911 и 1912 годах. Это мнение истинное, десятки раз обдуманное.
Почему же Репин отступил от своего правила: долго вглядываться в работы Серова, прежде чем оценивать их? Его подвела, как всегда, запальчивость.
Ведь он же знал и тогда, что сказал год спустя: «Серов всегда так нов, правдив и художествен, что его надо знать, любить, и только тогда зритель поймет, оценит его и будет в больших барышах. Но для такого отношения надо быть исключительным любителем.
Наши заказчики, и особенно ученые, книжные люди полны столь излюбленными банальностями; требования их – установленные традиции отживших уже вкусов».
Еще одно высказывание Репина в те дни, когда были опубликованы его воспоминания о Серове. На вечере, посвященном годовщине смерти Серова, Репин встретился с Шаляпиным.
Художник Шемякин передает их беседу: «Шаляпин спрашивает Репина: „Как вы, Илья Ефимович, понимаете реализм в искусстве?“ – „Реализм различно понимается в каждую эпоху“», – почти не задумываясь, отвечает ему Репин. Я тут же записал эти замечательные слова».
Оставим на совести Шемякина оценку этой декларации. Люди всегда знали то, что сказал Репин, и это давно уже стало трюизмом. Важно здесь другое: Репин придерживался этого мнения. Неужели же он для картины Серова сделал исключение, не понял ее подлинного реализма, «различно понимаемого в каждую эпоху»? Неужели остался на уровне тех, чьи требования – «установленные традиции отживших уже вкусов»? Ведь он знал и любил Серова, восхищался тем, что он «всегда так нов, правдив и художествен».
Нет, Репин понял, конечно, но понял не сразу: «Все произведения Серова, даже самые неудачные, не доведенные автором до желаемых результатов, суть большие драгоценности, уники, которых нельзя ни объяснить, ни оценить достаточно.
Вот, для примера, его „Ида Рубинштейн“. В цикле его работ эта вещь неудачная, об этом я уже заявлял, и устно и даже печатно. Но как она выделялась, когда судьба забросила ее на базар декадентщины».
Не будем строго судить Репина за произвольное заключение о том, что «Ида Рубинштейн» не доведена Серовым «до желаемых результатов». Единственный судья здесь сам автор, а он был иного мнения. Важно то, что Репин хоть и продолжает называть портрет неудачным, но уже наряду с другими серовскими произведениями считает его драгоценностью, уникумом, который «нельзя ни объяснить, ни оценить достаточно».
Это в 1912 году. А позже? Позже, к сожалению, ему не приходилось высказываться об этом портрете. Но он, сумевший подняться над своими временными заблуждениями в оценке Галлена, мог ли он не понять впоследствии всю глубину и прелесть, всю искренность одной из замечательнейших работ своего любимого ученика?!
Однако вернемся к событиям тех дней.
Художественная молодежь с восторгом приняла работу Серова, увидев в этом направлении его искусства твердую опору для себя.
Авторитетом Серова портрет Иды Рубинштейн узаконил стилистические поиски многих молодых русских художников, в частности его учеников Петрова-Водкина, Сарьяна. Отчасти оглядываясь на молодежь, отчасти работая рядом с ней, Серов создал самое выдающееся произведение в этом направлении.
Бенуа был в восторге. «Ида Рубинштейн» повергла его во прах перед другом. Он торжествовал победу Серова как свою. Он был доволен. Восхищен. Его статья о римской выставке – сплошной панегирик Серову.
Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев
Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное