Валентина

Неожиданно по базару пронесся гул возмущенных голосов: орда оборванных ребятишек промчалась мимо прилавков. Розалан потянула подругу в безопасное местечко, не забыв прихватить корзину с персиками. Когда Валентина пришла в себя, то обнаружила, что торговец, продававший персики, исчез.

– Посмотри, что ты наделала! – воскликнула Розалан.

Валентина молча уставилась на персик, зажатый в ее руке. Плод превратился в раздавленный ком мякоти, истекающей соком.

Безумными глазами взглянула девушка на оживленную толпу. Исчез! Солнце снова стало палящим, пронзительные крики торговцев – режущими слух, а неумолимый ветер – обжигающим кожу.

С корзинами персиков в руках подруги пробирались сквозь толпу.

– Мы поступим мудро, если не будем спрашивать друг друга, откуда взялись эти плоды, – взволнованно сказала Розалан.

Валентина улыбнулась:

– Скажем, что это дуновение вечности. Она вздрогнула, вспомнив пронизывающий взгляд торговца и невероятное соприкосновение рук. А вдруг это именно тот мужчина, по которому она тоскует?

* * *

Всю неделю Валентина прилежно работала, подготавливая дворец к приезду Саладина. По ее указанию из огромных кладовых слуги принесли продукты и, что было можно, приготовили заранее. Блюда и кубки они начистили до блеска. Все фрукты и сыры были принесены Валентине для осмотра с тем, чтобы она их одобрила.

Когда выдалось, наконец, несколько свободных минут, девушка отвела Розалан в сторонку.

– Караван Саладина должен появиться незадолго до заката солнца. Меня мучат сомнения. Все готово, а женщины в гареме взволнованы, словно девственницы! Я только что побывала в большом зале. Там, кажется, все в порядке. Завтра в полдень начнется Совет. Эмир очень взбудоражен, а для его здоровья это просто губительно! Дважды за ночь мне приходилось подходить к нему, потому что он жаловался – ему нечем дышать. Молю Бога, чтобы хоть каким-то чудом мне удалось удержать его в этой жизни и на время пребывания Саладина во дворце. Когда прибудут знатные гости, слуги им покажут отведенные для них покои, и немедленно будет выставлена стража. Затем я выйду в большой зал. Нельзя допустить, чтобы гости слонялись по дворцу, они могут случайно наткнуться на комнату Рамифа!

К приезду Саладина Валентина нарядилась в отделанный черным янтарем восточный костюм из шелка желтого цвета. Она прикрепила к волосам яшмак, закрывающий лицо, и глянула на свое отражение в отполированной пластине металла, служившей зеркалом.

«Даже хорошо, что яшмак закрывает нижнюю часть лица, – решила Валентина. – Это придает облику таинственный вид, соответствующий моему настроению». По правде говоря, Рамиф стал ей очень дорог, и она молилась, чтобы удалось сохранить в тайне состояние его здоровья. Старик жил в страхе, опасаясь, как бы сын не завладел троном. Валентина поклялась защитить Рамифа от происков Хомеда, чего бы ей это ни стоило.

– Все готово? – спросил эмир слабым голосом.

– Да, кади. Я вижу с балкона, как прибывают гости. Впечатляющее зрелище! Длинный караван, прекрасный вороной конь… Сейчас Саладин спешивается… Его военачальники следуют за ним… – голос Валентины дрогнул, она сощурила глаза из-за яркого садящегося солнца.

– Что такое? В чем дело? Я чувствую по твоему голосу, что-то случилось?

– Султан Джакарда едет рядом с Саладином!

Я не ожидала его видеть, кади, – призналась девушка, задрожав всем телом.

– В таком случае, ты должна немедленно взять себя в руки! Неужели ты думала, что Саладин приедет в Напур для Совета без своего главного военачальника? Но почему это тебя так взволновало? Говори правду, Валентина!

Девушка отвела глаза от развернувшегося внизу зрелища и опустилась на колени рядом с эмиром.

– По одной только причине: он знает, что я христианка.

– А другая причина? – спросил эмир. – Ведь есть и другая!

– Другая причина, кади? Да, ты прав, есть и другая. В то самое мгновение, когда я впервые заглянула в его глаза, я поняла, что этот мужчина умеет потребовать от женщины все: и тело, и душу. Он может легко завладеть сердцем любой женщины и будет пользоваться ее благосклонностью, пока та не станет принадлежать ему безраздельно, – низковатый голос Валентины от волнения звучал глухо.

Рамиф взял руку девушки в свою и крепко сжал.

– А ты ведь того не желаешь, так ведь? Ты опасаешься султана Джакарда, потому что не хочешь принадлежать этому мужчине! – эмир не спрашивал, скорее, утверждал.

Валентина ответила воркующим шепотком:

– Нет, кади, я опасаюсь султана, потому что, наоборот, очень легко могу захотеть уступить его просьбе и сгореть в огне страсти… И еще я опасаюсь встречи с ним, потому что не готова отдать свою душу во власть другого человека.

– Так чего же ты опасаешься больше: того, что он пожелает завладеть тобою, или того, что он знает, кто ты на самом деле?

– И того, и другого, – тихо ответила Валентина. – И того, и другого, кади, – повторила она.

– Ради тебя я солгу. Скажу, что ты черкешенка! Аллах простит меня, внеся этот грех в список прочих моих прегрешений. А во дворце никто не станет оспаривать мое слово!

– Ради меня ты солжешь? – спросила потрясенная девушка.