Валентина

— Все это и преступно и смешно, Бенедикт. К счастью, господь бог внушил де Лансаку мысль не толкать меня более на путь преступного неповиновения.

— Мадам, я не боюсь вашей слабости, я боюсь ваших принципов.

— Неужели вы отважитесь оспаривать их теперь?

— Теперь я и сам не знаю, есть ли предел моей отваге. Пощадите меня, вы же видите, я окончательно теряю голову.

— О, боже мой, — с горечью проговорила Валентина, — какие ужасные перемены произошли с вами за столь короткий срок. Неужели мне суждено было встретить вас таким, хотя всего сутки назад вы были спокойным и сильным?

— За эти сутки, — ответил Бенедикт, — я пережил целую вечность пыток, я боролся со всеми фуриями ада! Да, да, я и впрямь не тот, каким был сутки назад. Во мне пробудилась сатанинская ревность, неукротимая ненависть. Ах, Валентина, еще сутки назад я мог быть добродетельным, но ныне все переменилось.

— Друг мой, — испуганно произнесла Валентина, — вам нехорошо; расстанемся же скорее, этот разговор лишь усугубляет ваши муки. Подумайте сами… Бог мой, мне показалось, что за окном промелькнула тень!

— Ну и пусть, — спокойно ответил Бенедикт, приближаясь к окну, — разве не лучше в тысячу раз видеть вас убитой в моих объятиях, нежели видеть вас живой в объятиях другого? Но не волнуйтесь, все спокойно и тихо, сад по-прежнему пустынен. Послушайте, Валентина, — добавил он спокойным, но удрученным тоном, — я так несчастен. Вы захотели, чтобы я жил, и тем самым вы обрекли меня влачить тягчайшее бремя!

— Боже мой, вы упрекаете меня! — проговорила она. — Неблагодарный, разве не были мы счастливы целых пятнадцать месяцев?

— Да, мадам, мы были счастливы, но нам уже не знать счастья!

— К чему это мрачное пророчество? Какое же бедствие нам грозит?

— Ваш муж может увезти вас, он может разлучить нас навеки, и просто немыслимо, чтобы он этого не захотел.

— Но до сих пор его намерения были вполне миролюбивы! Если бы он хотел, чтобы я разделила его судьбу, разве не сделал бы он этого раньше? Я подозреваю, что ему не терпится закончить какие-то дела, неизвестные мне.

— Я догадываюсь, каковы эти дела. Разрешите сказать вам, раз пришлось к слову: не отвергайте совета преданного друга, которому чужды корысть и спекуляции нашего общества, но который не может быть безразличен, когда дело касается вас. У господина Лансака, как вы сами знаете, есть долги.

— Знаю, Бенедикт, но я считаю неуместным обсуждать его поведение с вами и здесь…

— Нет на свете ничего более неуместного, Валентина, чем страсть, которую я к вам питаю, но если вы терпели ее хотя бы из жалости ко мне, вы должны так же терпеливо выслушать мой совет, подсказанный заботой о вас. Из отношения графа к вам я с неизбежностью заключаю, что человек этот не слишком стремится обладать вами и, следовательно, недостоин этого. Создав себе как можно скорее жизнь, отдельную от мужа, вы, возможно, пойдете навстречу его тайным намерениям.

— Я понимаю вас, Бенедикт, вы предлагаете мне жить раздельно с графом, другими словами — как бы развестись с ним: словом, советуете мне совершить преступление…

— О нет, мадам; при вашем представлении о супружеской покорности, которую вы чтите столь свято, развод без скандала и без огласки глубоко нравственное дело, особенно если таково и желание господина де Лансака. На вашем месте я бы домогался разрыва, стремился бы к нему, как к надежной гарантии, защищающей честь двух заинтересованных лиц. Но с помощью взаимного соглашения, принятого честно и по-дружески, вы могли бы охранить себя против вторжения его кредиторов, ибо боюсь…

— Такие речи мне приятно слышать, Бенедикт, — ответила Валентина, — такие советы доказывают чистоту ваших намерений, но я столько наслушалась при матери деловых разговоров, что, конечно, разбираюсь в них лучше, чем вы. Я знаю, что никакие заверения не заставят бесчестного человека с уважением относиться к имуществу жены, и если мне выпало несчастье выйти замуж за такого человека, единственное мое орудие — это твердость и единственный мой советчик — совесть. Но успокойтесь, Бенедикт, у господина де Лансака благородная и честная душа. Я не опасаюсь такого шага с его стороны и к тому же уверена, что он не решится посягнуть на мои владения, не посоветовавшись со мной…

— А я знаю, что вы не откажетесь подписать любую бумагу, мне известен ваш покладистый нрав, ваше презрение к земным благам.

— Ошибаетесь, Бенедикт, если понадобится, мне хватит мужества. Правда, лично я согласна довольствоваться вот этим павильоном и несколькими арпанами земли; останься у меня рента всего в тысячу двести франков, я все равно считала бы, что я и так чересчур богата! Но я хочу, чтобы то имущество, которого так несправедливо лишили Луизу, перешло после моей смерти к ее сыну: моим наследником будет Валентин. Я хочу, чтобы он стал графом де Рембо. Такова цель всей моей жизни… Почему вы вздрогнули, Бенедикт?