Валентина. Мой брат Наполеон

Затем он ласково поднял Жозефину и отдал короткий приказ. Послушно мы, пять императорских принцесс, заняли свои места и подняли шлейф императрицы. Затем Наполеон и Жозефина стали подниматься по ступенькам к главному трону. Когда они достигли пятой ступени, я вопросительно взглянула на Полину, та кивнула коротко головой и отпустила шлейф. Я проделала то же самое, Элиза и Жюли быстро повторили наш маневр. Лишь одна Гортензия сохранила верность новой императрице. Жозефина на мгновение потеряла равновесие — я очень надеялась, что она упадет, — потом огромным усилием воли заставила себя продолжить восхождение, поддерживаемая только дочерью. Позднее она сказала Фуше, что после благословения Его Святейшества она могла бы удержать на своих хрупких царственных плечах даже Альпийские горы. Она оставила нас в дураках, наказание Наполеона не последовало ни до, ни после.

Больше рассказывать, по существу, не о чем. К концу церемонии Жозефина с жалостью смотрела на нас сверху, потом широко улыбнулась папе, который, поцеловав Наполеона в щеку, пропел «Vivat Imperator in aeternum».

И вот вперед выбежал герольд и прокричал: «Славнейший и августейший император Наполеон, император Франции, освящен и возведен на престол!» На этом все завершилось. Как прошептал Наполеон, толкнув Жозефину в бок скипетром: «Все наконец-то!» Но одновременно его переполняла гордость за свой клан, и он сказал Жозефу, подошедшему первым поздравить его:

— Если бы отец мог нас видеть сейчас!

На следующий день, уже, так сказать, постфактум, стали известны Наполеону и всей нации результаты плебисцита. Народ проголосовал за наследственную монархию. За нее высказались четыре миллиона человек, только три тысячи осмелились голосовать против. Ну а как остальные? Люди, которые не сказали ни «да», ни «нет»? Население Франции в то время насчитывало свыше тридцати миллионов человек. Правда, значения это уже не имело. Наполеон прочно утвердился на троне. Больше никаких плебисцитов. Да здравствует император Наполеон!

Глава девятая

Каролина, постарайтесь убедить Жерома, — сказал мне однажды Наполеон, когда императорский двор находился в Милане. — Я хочу, чтобы он вернулся в лоно семьи, но на моих условиях, конечно. Эти условия вам хорошо известны. Образумьте его, и я буду вам вечно благодарен.

— Сделаю все, что в моих силах, — пообещала я.

Наполеон приехал в Италию спустя пять месяцев после провозглашения себя императором Франции, дабы возложить на свою голову еще и корону короля Италии. Но он никогда бы им не стал, если бы не упрямство брата Луи. Здесь следует вернуться к событиям, имевшим место несколько раньше. Я присутствовала в Тюильри, когда Наполеон, как всегда высокомерно, заявил Луи, что решил провозгласить его сына Наполеона-Чарльза королем Италии, независимо от согласия или несогласия Луи.

— Несмотря на ваше положение, — заметил хмуро Луи, — вы можете его усыновить только с моего разрешения.

— Хорошо, с твоего позволения, — не менее хмуро ответил Наполеон.

Будучи таким же самолюбивым, как и упрямым, Луи отрицательно покачал головой.

— Ваше Величество, я не желаю, чтобы мой сын превзошел меня рангом.

Поэтому без дальнейших споров в Италию отправился императорский двор для второй коронации Наполеона.

Жером вроде бы подчинился Наполеону и в конце концов вернулся в Европу, но со своей американской женой. Вместе они доплыли до Лиссабона. Здесь молодую пару встретил верховный представитель Наполеона и запретил жене Жерома сходить на берег. Самому Жерому было приказано проследовать в Милан к Наполеону, одновременно представитель проинформировал Жерома о специальном декрете, которым его брак в соответствии с французскими законами объявлялся недействительным, а вышедшие из этого брака дети — незаконнорожденными. Возможно, Жером и поступил бы иначе, не оставив жену, но он не обладал мужеством брата Люсьена и поэтому явился в Милан один.

— Очень жаль, — вздохнул он, когда я наконец сумела поговорить с ним наедине. — Элизабет очень красива и, подобно Жозефине, умеет очаровательно рыдать. Она еще и беременна. Я надеялся, что хотя бы это смягчит сердце Наполеона.

Жерому исполнился двадцать один год, и он заметно потолстел с тех пор, когда я видела его в последний раз. У меня сложилось впечатление, что это ленивый и вялый человек, который практически ничем не интересуется, за исключением, пожалуй, денег. Он попросил у меня взаймы, чтобы, как он выразился, продержаться, пока Наполеон одумается.

— Наполеон никогда не одумается, — заявила я. — Во всяком случае, в том смысле, в каком тебе хотелось бы.

— Именно этого я и боялся… бедная Элизабет, — беспечно небрежным тоном произнес Жером и вздохнул.

— Как тебя встретил Наполеон? — полюбопытствовала я.

— Приветливо, но отказался говорить о моем браке.

— У него сейчас, разумеется, много забот с итальянской коронацией.

— Он едва упомянул о ней, — зевнул Жером. — Он мне страшно надоел, рассказывая главным образом о войнах, которые предстоит вести и выиграть.

— И Наполеон их выиграет, — заверила я.