Валентина. Мой брат Наполеон

— Как они говорят, скорее всего, служанка, которая была при его гражданской жене — некоей баронессе. Она скрылась. Полиция считает, что ее вряд ли удастся найти. А между тем именно она спасла вашу жизнь, полковник!

— Да, — сказал полковник. — Наверное.

* * *

Летом в Чартаце всегда стояла страшная жара. Все время, как полковник отбыл в Варшаву, Валентина старалась побольше бывать вне дома. Ей была невыносима обстановка, невыносима прислуга. Ей было так страшно и дурно, что она даже не решалась покататься по окрестностям в открытом тарантасе. Она просто сидела в тени огромного замка, читая или просто глядя вдаль, пытаясь чем-нибудь занять себя и отвлечься от дурных предчувствий. Она понимала, что полковник не вернется, она понимала это умом, но душа ее не могла смириться с этой ужасающей карой, которой она подверглась за свою любовь… Помня о своем обещании, она ждала, не предпринимая никаких действий. Прошла неделя, вторая, затем третья. В кармашке ее платья лежала его последняя записка, она часто доставала ее и смотрела на милый, корявый почерк левой руки, не видя сквозь слезы ни букв, ни самих строчек… А потом она уже и не плакала, горе ее было сильнее всяких возможных физических проявлений, и она впала в некое подобие летаргического сна, сидя дни напролет в теплом саду. И вот месяц кончался, а его все не было.

С утра она вышла, как обычно, в сад, за ней шел дворецкий с легким плетеным креслом и ее вязаньем. Она села в кружевной тени, по привычке взяла спицы и попыталась сосредоточиться на своем давнем уже решении. Она не может оставаться в живых, когда его нет на свете. Она чувствовала себя совершенно опустошенной, и даже ребенок, иногда уже двигающийся в ней, ее ребенок от любимого человека, не придавал ей сил жить. Иногда ей уже казалось, что ее сердце может остановиться и само собой…

Легкая тень словно колыхнулась позади нее или это просто ветер поколебал ветви ивы? Она не слышала звука шагов. Но кто-то явственно, а не в чудесном видении, подошел к ней…

— Валентина, — тихо позвал де Шавель. — Так ты выйдешь за меня замуж?

Фрэнк Кеньон Мой брат Наполеон

Глава первая

Я влюбилась в Иоахима Мюрата с первого взгляда. Сразу же почувствовала непреодолимое влечение к нему. В то время Мюрату было тридцать лет, мне — всего пятнадцать. От одного его вида у меня возникало странное ощущение, в котором смешивались и боролись друг с другом и твердость, и какая-то слабость, и страстное желание, вызывавшее дрожь во всем теле. В последующие годы это ощущение сделалось для меня привычным и возникало всякий раз при встрече с мужчиной, которого, на мой взгляд, стоило соблазнить. Тем не менее я всегда, как и в первый раз, старалась не терять головы и хладнокровно рассчитывать свои шаги. Одно дело — хотеть чего-то, совсем другое — добиться желаемого. Подобный вызов всегда действовал возбуждающе на представителей семейства Бонапартов.

Мюрат прогуливался во дворе замка Монбелло; я же в тот момент оказалась поблизости совершенно одна. С ним было несколько кавалерийских офицеров, которые обращались к нему с большим почтением и явно льстили ему. Эта группа представляла собой красочное и великолепное зрелище, но он, их генерал, затмевал всех; на нем была необычная военная форма с таким обилием золотых шнуров, которого мне еще никогда не приходилось видеть. Шести футов росту он казался еще выше благодаря страусовому перу на шляпе. От него веяло какой-то бесшабашной удалью, заставившей мое сердце радостно затрепетать. Великолепная фигура и смуглые черты лица гасконца могли свести с ума любую девушку. Не играл никакой роли тот факт, что он был сыном трактирщика. Должна признаться: мы — Бонапарты — всегда были снобами, но не тогда, когда дело касалось приобретения благосклонности нужного человека.

— Каролина, крошка…

— Да, мой генерал? — повернулась я к брату Наполеону.

Он улыбнулся; ему понравилось мое обращение на военный манер, и он улыбнулся еще раз, когда я в стойке «смирно» ловко отдала честь.

— Тебя, Каролина, что-то как будто изумило, — пробормотал он, — или, быть может, ослепило?

— Сегодня солнце светит очень ярко, Наполеон.

— Есть и другие светила, — заметил он, смотря на Иоахима Мюрата. — Будут и другие дни.

— Я имела в виду солнце Бонапартов, дорогой брат, — бойко солгала я.

Наполеон шутливо потрепал меня за нос, но его проницательный взгляд выражал неодобрение. Он правильно угадал мои мысли, но, очевидно, не собирался распространяться по поводу своих.

— Звезда Бонапартов важнее солнца, — резюмировал он и резко повернулся на каблуках.