Валентина

Де Шавель вытащил папку с материалами этого дела и обвел имя графа Грюновского красным карандашом. Это значило, что граф будет находиться под постоянным наблюдением французской тайной полиции с того самого момента, как войска Наполеона пересекут русскую границу.

* * *

Уже давно рассвело, а Валентина все еще была заперта в своей комнате. Прошло двенадцать часов ее заточения. Она давно уже встала с постели и звонила так долго, что заболела рука, но никто из слуг так и не явился. Ни звука за дверью, ни шороха за окнами, ни скрипа половиц в коридоре — ничего. Она была измучена голодом и невыносимой жаждой. Время шло, за окном постепенно смеркалось, в комнате становилось все холоднее, а свечи нечем зажечь. Иногда она принималась отчаянно биться в запертую дверь. Потом, отступая от нее, хотела разрыдаться, но слез у нее уже не было. Она вся дрожала от унижения и от холода. Это был самый страшный момент во всей ее пятилетней брачной жизни, и теперь она ненавидела своего мужа глубоко и бесповоротно. Этот грубый зверь решил сломать последнее, что в ней оставалось нетронутым, — ее душу. Но эта жестокая выходка ни к чему не приведет. С этой мыслью она наконец свернулась калачиком на постели и постепенно погрузилась в сон.

На следующее утро появился граф. Как только он показался в открывшейся двери, она, привстав с подушек, закуталась в простыни до самого подбородка. Он вошел и стал рядом с кроватью. Волосы Валентины были растрепаны, под глазами наметились зеленоватые круги, но граф подумал, что именно эта истомленность и беспорядок в туалете очень ей идут и вызывают желание.

— Ну-с, я пришел повидать тебя, милочка, — сказал граф. — К сожалению, я появился только сейчас, но ведь ты понимаешь, как я занят нынче. Так как же ты решила? Надо ли мне слать Потоцкому депешу, которая сразу же вызовет арест и суд над твоей сестрой, или как? Ответь мне, будь так добра!

Валентина, высвободив из-под простыни руку с иссиня-черным синяком у локтя, отвела волосы со лба. Она отвечала ему спокойно, она сама удивилась тому, как свободно и беззлобного она сказала это:

— После того, что ты сделал со мной вчера, я поняла, что ты способен на все. Даже на убийство моей сестры. Ты чудовище. Я лягу в постель с каждым, кого ты укажешь, при условии, что ты больше не будешь прикасаться ко мне никогда. А теперь пойди прочь от меня, — она перевернулась на другой бок.

— Я был уверен в твоем здравом смысле, — ничуть не смутясь, заявил граф. — Сейчас я пошлю к тебе горничную, и надеюсь, уже к вечеру ты будешь восхитительна, как всегда.

Когда через несколько минут вошла Яна, Валентина уже причесывалась.

— Мадам, простите меня, но граф не велел входить к вам… Мне стыдно признаться вам… Но граф велел дать плетей каждому, кто войдет…

— Не надо об этом, — сказала Валентина мягко. — Ведь я не сомневаюсь, что ты мне предана. И я знаю, что он вполне мог высечь тебя. Не плачь. Я знаю, что ты бы помогла мне всем, чем могла. А сейчас помоги мне принять ванну и одеться. Мне нужно хоть немного привести себя в порядок.

Девушка присела на колени перед ней, и Валентина поцеловала ее в губы, мокрые от слез.

— Он ненавидит вас, — прошептала Яна. — Бог ты мой, кто бы знал, как я ненавижу его. Ну да Бог простит меня.

— Тебе не следует так говорить, Яна, — сказала Валентина, вздохнув. — Это все не стоит даже упоминания — ты поняла меня? Более того, он не сможет обидеть меня еще раз.

— Я помню моего Евгения — он каждый вечер стегал меня розгой… Я была покорна ему… Но мой сын умер, и после того я стала просить Бога о его смерти. И Господь Бог услышал мои молитвы, и услышал бы он ваши, моя несчастная пани, он бы помог вам… и не дал бы вам так долго мучиться, Позвольте помочь вам, мадам. Вот так…

Она обращалась с Валентиной осторожно, как с ребенком, стараясь не волновать понапрасну, но слезы то и дело капали из ее глаз. Наконец Валентина остановила ее.

— Когда ты начинаешь меня жалеть, Яна, мне самой становится себя жалко, так что не надо, не надо меня расслаблять. Мне нужно быть сильной, а тебе надо помалкивать и понимать, что к чему. Но… может быть, мне понадобится помощь сейчас, в ближайшие дни. Кроме тебя, мне не на кого рассчитывать в целом мире.

Кругленькое личико Яны засияло.

— Вы можете доверять мне, мадам. Клянусь вам, чтоб я сдохла! Что мне надо делать?

— Пока ничего, — сказала она. — Но ты знаешь, что вечером здесь намечен большой прием. Но я решила, Яна… — Из зеркала пристально смотрело лицо, со всей надеждой, со всей безнадежностью; но в этом лице горела и пробудившаяся ненависть к насилию и жестокости. — Яна, я буду на этом приеме, но послезавтра мы покинем этот дом. Навсегда.

Глава вторая