Валентинка

Я устыдился, что дурно подумал о бедном ублюдке. А потом ты высказалась – поразительное замечание, ибо, насколько я помню, впервые ты сказала фразу, которую мог бы произнести я. Неужто срастаемся? А может, оба так далеки от остальной жизни, что лишней доброты не осталось.

– Как в эпизоде «Симпсонов»[34] побывала, – сказала ты.

Парк – два-три квадратных, заросших растительностью квартала: по сути, рощица пальметто с вкраплениями эвкалиптов, гибискуса, креветочных растений и всего прочего. На побережье – военный мемориал, бронзовая плита, вмонтированная в кургузый цементный пьедестал, а в центре – выключенный трехъярусный гипсовый фонтан с бассейном коричневатой воды, размеченным архипелагами белесых водорослей. Все заглохло, все неухожено. Трава по колено, цветущие сорняки еще выше. Парк напомнил мне клочок каролинских дебрей, где мы гуляли, когда я приехал к тебе впервые после Нью-Йорка, – мы больше целовались, чем гуляли. Может, воспоминания сыграли свою роль: поиски аллигатора продвигались медленно – мы часто останавливались подурачиться.

Примерно в центре парка рос высокий мшистый дуб, а под распростертыми сучьями в прямоугольном пруду за железной щетиной забора обнаружился аллигатор. Взрослый экземпляр, футов восемь от носа до хвоста, цвета окислившейся зелени; точно ярь-медянка, он недвижно лежал в грязной воде, выставив спину и глаза. Выглядел зверюга празднично: каждый дюйм чешуйчатой кожи покрывали исписанные пестрые бумажки. Я говорю «бумажки», но если это и впрямь были бумажки, то исключительно жесткие: вода, по-видимому, не действовала ни на бумажные клочки, ни на писанину – не рукописные буквы, не печатные, но идеограммы. Я не мог разобрать, как их прикрепили, однако ясно: чтобы пришпилить к аллигатору бумажку, надо подобраться очень близко, и при мысли об этом возникла картина: люди колонной маршируют в воду, цепляют бумажки к зверюге.

Мы обогнули пруд, рассуждая, как и зачем аллигатора нарядили, но всерьез не подвергая сомнению логику, что определяла его наружность, – минимальная аномалия внутри громадной аномалии Пирсолла. Аллигатор ни разу не шевельнулся.

– Наверняка ел недавно, – сказала ты.

– Выглядит примерно как я после «завтрака чемпионов».

Я прислонился к дубу, ты – ко мне, и мы поцеловались. Лучшие наши поцелуи происходили под деревьями. Друиды в прошлой жизни.

– Ты когда вернешься в Нью-Йорк? – спросила ты.

– Зависит оттого, когда мы отсюда выберемся. И еще пару дней покопаюсь. А что?

– Да я думаю, когда лучше позвонить.

– Дома я много по делам бегаю – лучше договориться о времени до того, как уедем.

– Если уедем.

Мы обнимались под дубом, а я вспоминал, как лежал с поврежденной спиной. Ты звонила почти каждый день, часами разговаривала, мы планировали, что ты приедешь. Когда твой муж узнал, приезд отменился, телефонные звонки истощились, а затем прекратились вовсе. Ты сказала, что тебя разъедает чувство вины. Я знал, что после Пирсолла ты позвонишь, – я сомневался, будешь ли ты тем же человеком, что сейчас.

Ты костяшками постучала мне по лбу:

– Ты что это там делаешь?

– И говорить не стоит, – сказал я.

– Аналогично.

– Плохое?

– Нет, просто… мусор.

– Например?

– Например… ты не говорил, встречаешься с кем-то или нет.

Вопрос сбил плавное течение моих мыслей, и пришлось задуматься.

– Встречался.

– Она кто?

– Одна женщина, работает у моего издателя… в рекламном отделе. Анна Маллой.

– Ты с ней расстался?

– Когда увидел тебя в «Шангри-Ла».

– Значит, ей не сказал.

– Когда бы я успел?

Ты смотрела серьезно. Я понимал: вот-вот сообщишь, что не надо порывать с Анной из-за тебя. Я опередил:

– Чепуха. Я к ней не вернусь. Не очень-то приятно заниматься любовью с одной женщиной и думать о другой.

– Я знаю каково. – Ты притянула меня ближе, чтобы я не видел твоего лица, и прибавила: – Прости меня.

– За что?

– Я все время так с тобой поступаю.

– Ты еще никак не поступила, – сказал я.

Мы помолчали. Чернохвостая белка уселась возле пруда, что-то погрызла. В вершине дуба кричали сойки.

– Я должна кое-что сказать, – начала ты. – Пожалуйста, не сердись.

– Ладно.

– Я знаю, ты моего брака не понимаешь. Я не уверена, что сама понимаю. Иногда смотрю на Морриса – совершенно чужой человек. А иногда мы будто срослись.

Я заткнул себя, чтоб не комментировать твою систему образов.

Ты продолжала в том же духе и наконец добралась до сути:

– Я не хочу, чтобы ты от меня чего-то ждал.

– Я разве жду? – спросил я. – Вовсе нет.

– Ты так говоришь, но, по-моему, ждешь.