Валерий Харламов

В харламовском «своде хоккейных правил» важное место занимали представления о благородстве, мужестве и силе воли. «Спортсмен, как и тренер, должен с достоинством переносить неудачу, поражения. Уметь видеть причину проигрыша в собственных ошибках, промахах и просчетах. По-настоящему мужественный хоккеист не может не быть человеком душевно щедрым, умеющим принять на себя вину (не только свою, но, может быть, и партнера!) за неудачу, не быть не расположенным к людям. Подлинный мастер не мелочен, он не считается с тем, кто сделал больше, а кто меньше», — признавался Валерий Харламов.

Его били. Били нещадно. Били жестоко. Не только канадцы. Часто неумышленно. Но по ноющим голеностопам. Часто так отвечали те игроки, которых он, как говорят хоккеисты, финтами усаживал на пятую точку. Таили злобу. Потом дожидались момента и били. В те годы игроки получали очень болезненные травмы. Нападающие взяли на вооружение не просто кистевые броски, а научились мощно щелкать по шайбе. Первыми это ощутили вратари и защитники с их допотопной защитной амуницией.

«Под шайбу наши игроки всё время ложились. Особенно защитники. Да и нападающие ложились, ничего. Так были воспитаны, что надо ложиться, — вспоминал Александр Гусев. — Хотя у некоторых игроков был очень сильный бросок. Как, например, у Фирсова. Хотя тогда никто не замерял скорости полета шайбы, все знали, что щелчок у него страшнейший. Рыжему Сидельникову (вратарю “Крыльев Советов”) однажды так попало от Фирсова, что через шлем ему рассекло голову Мы тогда играли в “Лужниках”. Нас выпускал в большинстве Тарасов: Фирсов — слева, я — справа, соперника раскатывали и щелкали».

При этом игроки часто скрывали боль, понимая, что не могут подвести своих товарищей. «У Гены Цыганкова трещина кости была, попали ему в ногу. Терпел, выходил на лед. У Валеры Васильева однажды семь зубов разом вылетело. У меня тоже однажды после броска все зубы загнулись, потом кое-как выправили, — продолжает Гусев. — У нас тогда не было защитных зубных кап, как у боксеров. Мы и не знали, что это такое. Однажды мне в висок шайба попала. А висок не защищен был. У меня месяц голова болела. Сейчас-то всё защищено, сейчас новые шлемы, а тогда тоненькие такие “касочки” на голове болтались, мы их называли “мыльницами”».

Игроки тех лет постоянно доказывали свое мужество на площадке. «Принять на себя шайбу, посланную мощным броском, да еще с небольшого расстояния, решится совсем не каждый игрок: боль мучительная. И когда видишь, как встает со льда защитник, принявший на себя сильнейший щелчок армейца Анатолия Фирсова, Александра Бодунова из “Крылышек” или кого-то из канадских нападающих, когда видишь, как он морщится, корчится от боли, но все же встает и, ковыляя, спешит на помощь партнерам, то волей-неволей заражаешься мужеством товарища, его самоотверженностью. Твой партнер не лежит на льду, не покидает площадку, а пытается снова вступить в борьбу, пытается помочь ребятам. Те смотрят на него и понимают, по крайней мере, чувствуют где-то в глубинах сознания, что и они должны вот так же не жалеть себя во имя командного успеха. И это увлекает, поднимает всех хоккеистов, и зрители аплодируют команде, которая вдруг начала играть так, как давно не играла», — признавался Валерий Харламов, который никогда не щадил себя и не играл сверхосторожно. Разве что первые месяцы после возвращения на лед после аварии 1976 года.

Не случайно гимн отечественного хоккея — «Трус не играет в хоккей» композитора Александры Пахмутовой на стихи Николая Добронравова и Сергея Гребенникова — появился на свет в ту славную эпоху, в 1968 году. Мало кто знает, что песня эта получила большую популярность и в Северной Америке, особенно после того, как ее записал на пластинку популярный певец из США Пол Анка.

Однажды, когда Леонид Трахтенберг спросил Харламова, что остается в памяти после матчей, тот ответил: «Усталость, которая долго держится в мышцах, если игра не шла, и быстро проходит, если матч был интересным и мы победили. А главное — остается счастье, что была игра и скоро будет другая».60

«Что больше всего привлекало в игре Харламова? Незабываемые по искусству исполнения заброшенные шайбы, которые поднимали на ноги двадцатитысячные дворцы спорта, ярчайшая игра, всегда неразгаданная соперниками, действия, им осмысленные, но, казалось бы, всегда против логики? Не только это. В бешеном ритме хоккея, соответствующем темпу века, он, Харламов, заставлял остановиться и задуматься: как всё талантливое, его игра вызвала размышления об огромных возможностях человека, — писал журналист Юрий Цыбанев. — Появятся новые звезды. Будут играть и лучше. Но никто не будет играть так, как играл Валерий Харламов, человек, даривший людям радость».61