Валерий Харламов

«Валерка часто произносил фразы, которые словно вертелись вокруг числа 30. Как те самые тридцать три. Однажды нас Тарасов собрал и сказал, что завтра предстоит тяжелая утренняя тренировка. А у нас в тот день вечером было мероприятие, день рождения чей-то в ресторане договорились отметить. Мы, понятно, тарасовскому решению не обрадовались. Валера улыбнулся и сказал: “Да ладно, чего грустить. Всё в порядке. Доживем до тридцати, а там будь, что будет”. Произнес это со вздохом. Словно отмерил эти тридцать лет, как какой-то рубеж. Я потом много раз вспоминал после трагедии эти слова. Словно он знал что-то. Словно хотел от жизни взять всё. И хоккей, и всё остальное. Испанский весь был. И в игре. И в жизни. Не знаю, как лучше это объяснить», — признавался в беседе Владимир Лутченко.

О смерти своего товарища Александр Гусев узнал в тот же день, приехав в Москву из Ленинграда, где учился на дневном отделении Ленинградского военного института физической культуры. «После ЦСКА меня туда отправили, и там я шесть лет в форме ходил. Надо было служить. И я здесь уже догуливал отпуск. Еду с дачи на машине в Москву, заехал на станцию техобслуживания, у нас в Пушкине была. И гаишники говорят: “Ты знаешь, что Валерка разбился”. Я поехал сразу в ЦСКА. Володька Лутченко стоит и говорит: “Уже заказали гроб, 30-го или 31-го похороны”. Это был шок», — вспоминал Александр Гусев.

Проститься с народным любимцем пришли тысячи и тысячи людей. Как годом ранее. На смерть Высоцкого. Прощание с Харламовым продлили на два часа после того, как организаторы увидели, какая огромная очередь людей тянется в Ледовый дворец ЦСКА. Люди лезли через забор. Очередь тянулась прямо от станции метро «Аэропорт». Офицеры, генералы с золотыми звездами героев Советского Союза, артисты, спортсмены, женщины, взрослые и дети в глубокой скорби проходили мимо гробов. Седая старушка, убитая горем, встав на колени, положила скромный букетик к ногам безутешной матери Валерия Харламова. На Бегоню было больно смотреть. Ей постоянно кололи успокоительное. Свое соболезнование выразил ей испанский посол: склонился над ней, что-то говорил, потом, как и та старушка, встал на колени. Телеграмму соболезнования Харламовым направил большой друг нашей страны, бывший посол в СССР и президент Международного олимпийского комитета Хуан Антонио Самаранч. «Когда великий Эдуард Стрельцов стоял на похоронах, как мне потом говорил писатель Анатолий Нилин, он сказал такую фразу: “Вот ушел бы я в ЦСКА или ‘Динамо’, глядишь, и в тюрьму не попал бы. — А потом выдержал паузу и добавил: — А разница в чем? Вот Валерка всю жизнь в ЦСКА играл, а раньше меня ушел”. Такая была его философская фраза, что не знаешь, где найдешь, где потеряешь», — вспоминал Григорий Твалтвадзе.

Народу всё прибывало. Сплелось всё воедино, слились потоки слез, переливаясь в огромное, да простит меня читатель, «море горя». И сама эта нелепая гибель в расцвете сил, и то, что ушел любимый Валера, Валерочка так рано и так несправедливо… Действительно, народный любимец, которому бы жить да радовать людей своим искрометным даром.

«На территории армейского Дворца спорта всё битком было заполонено людьми, многие из них плакали. Мы, армейцы, были в военной форме. Это было невыносимое чувство. Михайлов, Петров, Лутченко несли гроб Валеры. Я нес венок. Больнее всего было смотреть на его маму. Это был шок. Боль потери чувствовалась годы. Мы об этом много говорили. Если бы он поехал в Канаду, тогда бы мог остаться жить. Но это судьба. Я не из тех, кто эту тему поддерживает. Харламов — это человек уникальный. И потеря его была очень тяжелой», — вспоминал Сергей Гимаев.

Наконец приняли решение везти гроб на кладбище, несмотря на то, что люди всё еще шли к дворцу. «Вспоминаю, что на похоронах Валеры народу было очень много. Тысячи и тысячи людей. К нашему армейскому залу тяжелой атлетики сплошной поток людей шел. Как в мавзолей шли. Очень много народа было. Долго проходила панихида из-за нескончаемого потока людей. Потом отправились на Кунцевское кладбище. Мы ехали отдельной машиной. Там непонятно, кто сел. Было несколько автобусов, чтобы туда доехать. На кладбище всё тоже битком забито было, не пробиться. На Кунцевском же дождь лил, как из ведра, потом вдруг солнце резко в секунду выглянуло. Выступали Тарасов, председатель спорткомитета Министерства обороны, генерал такой хороший. Выступало руководство, и люди говорили», — рассказывал Александр Гусев.

Так получилось, что накануне того рокового дня Владимир Винокур уехал в Курск в гости к родителям. «Тут мне позвонил Лева Лещенко и говорит: “С Валерой беда. Он разбился на машине”. Я по инерции спрашиваю: “Он в военном госпитале или в гражданской клинике?” — вспоминая об аварии, которая у него была в 1976 году. Тогда Лева сказал мне, что случилось самое страшное и непоправимое. Я немедленно поехал в Москву», — вспоминал Винокур.