Валеркин декабрь

— Ну, положим, не головой, а кой чем иным, но смекалки у него не отнять. Маш, пока на земле ведутся войны и гибнут люди, завет древнего Вождя все равно остается актуальным. Задача мужчины защищать и обеспечивать, задача женщины — рожать и создавать реальность, в которую мужчине было бы всегда приятно возвращаться. Просто мир сейчас потихоньку отводят от тех заповедей. И люди не могут понять, куда идти, к чему стремиться. Вместо радости и спокойствия любви, вместо уважения к старшим, вместо бережного отношения к детям нам навязали идолом золотого тельца. И человеки теперь не считают зазорным убивать ради квартир и денег стариков, продавать ненужных детей на органы. Прикинь, родила пару раз, и у тебя квартира! Слабые не вписываются в наш теперешний мир. Они становятся либо ненужной обузой, либо разменной монетой на пути к обеспеченному завтра.

— Армагеддец какой-то. — Передернула Маша плечами. — Ты знаешь, — она села на диване и подалась ко мне лицом, — я хочу, чтобы меня любил такой человек, как Алексей. Он не обманет и не предаст!

— А жену с другом на дороге бросил. — возразил я.

— Он не мог иначе! — Машка вскочила и забегала по комнате. — Он спасал свою дочь!

— Может быть, себя?

— Ты дурак, Валерка! — Она, наконец, остановилась передо мной и, присев на колени, заглянула мне в глаза. — Он до сих пор себе не может простить то утро. Знаешь, зачем он потом воевал? Это не было жаждой крови. Он хотел, чтобы его убили. Понимаешь, он не смог защитить самое дорогое, что было у него в жизни! Как бы я хотела, чтобы меня кто-нибудь так любил! — Она мечтательно прикрыла накрашенные глаза. — Тебе не понять, у тебя мать с Кирюхой есть!

Я встал с дивана и подошел к вскочившей Машке, с опущенной головой застывшей у камина, и обнял ее сзади за плечи.

— Маш, — позвал я ее, — хоть я младше тебя, и, может, кажусь тебе сопляком, но от всей души предлагаю тебе честную мужскую дружбу и свою рубашку.

Она с удивлением повернула голову ко мне:

— А рубашку зачем? Постирать что ли?

— Дурочка, — я своими призрачными руками обнял ее чуть крепче. — Чтобы было куда поплакать в трудную минуту!

— Балбес малолетний. — Вырвалась девушка, и подцепив полено, бросила его в камин. — Знаешь, — она немного помолчала. — Я согласна.

Мы опять расселись по диванам. За окнами, в синей ночи, падал пушистый снег, укрывая двор вместе с голубыми елями. Он прятал от нас далекие и яркие звезды, по которым отважные капитаны в дальних морях когда-то прокладывали свои маршруты к несметным сокровищам Золотого города и терпким пряностям Индии. Я лежал на диване лицом вверх и представлял благородных и сильных мужей прошлого, их верных и прекрасных дам, а также умных, красивых и горячо любимых ими детей, ради будущего которых они и создавали свои семьи. Я перевел глаза на Машку. Она сидела, сжав ладони между коленями и тоже, вероятно, думала о чем-то хорошем. Потому что улыбалась и смотрела на меня.

— Валерка, — спросила она, — ты любишь музыку?

— Да как-то не до нее было, а так люблю.

— Какую?

— Рок люблю, песни под гитару. Попсу, извини, не очень.

— А хочешь, я тебе спою? — Машка встала и прошла куда-то в темный угол. Вернулась с гитарой в руках.

— Ну ты даешь! — восхищенно произнес я.

— Не даю, — отрезала, — но сыграть попробую.

И она прозрачными пальцами начала цеплять струны. Это было просто фантастично! Потом, подобрав какую-то мелодию, она тихонько запела:

Сиреневой жемчужностью сияет утро раннее,

Туманы снежной вьюжностью приходят с опозданием

На берег с чашей озера серебряно-прозрачною,

С началом поздней осени закрытой тучей мрачною.

В малинниковых просеках — брусничник красной каплею

Среди искристой проседи. А елка толстой лапою

Кивает снизу ворону, что в небе белом кружится,

Разглядывая стороны сиреневой жемчужности.

— Вот как-то так. — Отложила гитару Маша. — Как тебе кажется, — вернулась она к насущному, — мы вернемся обратно в тела?

— Не знаю, — пожал я плечами, — только, если вернуться не смогу, что делать-то? — Я посмотрел на нее.

Она улыбнулась и, мечтательно подняв глаза к потолку, сказала:

— А я останусь здесь жить!

Всю ночь мы друг другу рассказывали о планах и мечтах, о своей, не такой уж и длинной, жизни. Эгоистично радовались тому, что Алексей выжил и приютил нас в своем доме. Мы вдвоем пели песни. Маша подыгрывала на гитаре. А часов в шесть утра понеслась в кухню готовить завтрак для нашего хозяина. Оказывается, она и это умеет! Я тоже попытался удержать хоть что-нибудь, но у меня ничего не получилось.

— Опыта маловато. — развеселилась она.

К тому времени, как Алексей спустился со второго этажа со щенком под мышкой, в столовой его ждал горячий кофе и теплый омлет. Тот только руками развел.

— Маш, — позвал он, — ты здесь? Спасибо тебе, родная. Я давно не чувствовал, просыпаясь, запахов утреннего завтрака. И кофе… Валер, тебе тоже доброго утра! — Мы стояли с Машкой совсем рядом с ним, но он, как слепой, просто смотрел перед собой в пространство большого холла. Машка не удержалась и погладила его по плечу. Тот улыбнулся:

— Машуль, не балуйся! Очнешься — задушу в объятиях!