Валя

В "Патологии бога" Павлик записал крупно: "Байрон был хром, Ярослав Мудрый был хром, Тамерлан - Железный Хромец и другие"... Впрочем, сколько ни напрягал памяти, никого больше припомнить не мог; но, непосредственно вслед за этим, занес в тетрадь поубористей: "Красоту мы замечаем только потому, что она очень редко попадается; красота - это простая случайность, как, например, сердолики здесь на пляже: если бы весь пляж состоял из одних только сердоликов, их никто не стал бы и собирать. Красота - временна и случайна, а то, что мы называем "безобразием", - основа основ. Но ведь бог основа основ?.. Значит, безобразие - одно из свойств божиих". Мысль эта показалась ему хоть и не ценной, - все-таки такою, над которой стоит когда-нибудь подумать, а с балкончика добирался сюда жужжащий голос Ивана:

- Земля тут, например... Ее если в поливном, конечно, месте взять в аренду, - ты не смотри, что все - камень, шалыган, - така ж родюча! - на ней все идет в лучшем виде, чего и на хорошей земле не дождешь...

- Да ты это к чему мне все торочишь? - отозвался, наконец, и Увар, потому, должно быть, что стучать уж попусту надоело.

- А я к тому это, - несмело жужжал Иван, - что вот, сказать бы, жена всегда бы я мог ее оправдать.

- Так ето я тебе што?.. Сват?

- Нет, я без шутков всяких...

- Я тебе сват?

- Не к тому я, шо ты сват, а только ты здесь - давний житель, а я внове здесь...

Помолчав, Иван добавил:

- Конечно, - невестов этих везде, как лободы собачей...

Когда, не усидев уж больше в комнате, потому что начинало вечереть, Павлик вышел опять под небо и солнце, до него долетел отрывочный разговор Ивана с Уваром, в который он не вслушался как следует, - только Увар будто бы сказал свирепо:

- Я тебе вот возьму, да старуху выпишу, женину тетю Аришу, - желаешь?.. Так она не особо старая - твоих лет... Только чтобы ты правильно женился уж, а то что же ей на проезд расход лишний?

А Иван на это будто бы ответил кротко:

- Что ж, - выпиши.

Откуда-то, - из лесу, должно быть, - налетело очень много лозиновок, и теперь они порхали везде, как зеленые листики, и кричали, а Максимка за ними бегал, раздувая пузырем розовую новую рубашку.

Уставший от прогулки с Натальей Львовной, Павлик уселся теперь на единственную скамейку на носаревской земле и долго сидел, разглядывая море, которое наряжалось поминутно во все цвета, какие есть в природе, так быстро меняясь, что уследить за ним было нельзя. Он думал о подвиге и самоубийстве, и ему начало казаться, что и он прав, и сырая купчиха Шагурина тоже, пожалуй, права, и что отцу нужно, наконец, в письме разъяснить сегодня же, что жажда подвига - это действительно, может быть, и есть тайное желание смерти, такое тайное, такое скрытое, что человек даже и самому себе не хочет сознаться в этом, а выдумывает какую-то ненужную постороннюю цель.

Над этим хотелось думать как можно больше, потому что это казалось безусловно важным, но когда на Перевале застучала, наконец, гулкая точная иноходь, Павлик забыл, о чем он думал: он даже привстал взволнованно, чтобы было виднее, как около калитки соскочит со своего буланого Наталья Львовна. И он видел и ни одной мелочи не пропустил. Когда же, отказавшись, должно быть, сейчас же зайти на чай, потому что не на кого было оставить лошадей, лупоглазый уехал, наконец, с Перевала, Павлик не удержался, чтобы не проковылять по дороге до дачи Шмидта как будто просто гуляя, и Наталья Львовна, как он и ожидал, была действительно на близкой от дороги и открытой веранде. Должно быть, она только что умылась, что-то делала с волосами. Он ждал, позовет она его или нет, и услышал:

- Павлик! Павлик!.. Идите сюда, я вам что-то скажу!

"Нет уж, - не Павлик, а Каплин", - твердо решал про себя Павлик, подходя вплотную к ограде.

Наталья Львовна стояла на веранде, закалывая шпильками волосы, и говорила, вся еще возбужденная ездой:

- Вы знаете, Павлик, где мы были?.. Вот угадайте!

- В Биюк-Чешме.

- Нет, - ага!.. На вашей горе любимой, - на Таш-Буруне!

- А-а!

- Да-с... От шоссе туда есть отличная дорога, - и вот... Монастырей там, конечно, ни следа, ни звания, - гробниц, конечно, никаких, - цариц тоже никаких... Но... там очень хорошо, очень!.. И вид... дивный!.. Ах, широта какая!.. А море оттуда, - поразительно!.. Адски красиво!.. Я, конечно, растрепалась очень, шпильки порастеряла, хотя я подвязалась платком!.. И то еще хорошо-то, что так... Зато здорово!.. Я там в два пальца свистела, так... Вы так умеете, Павлик?.. Ух, спать теперь буду!..

- А лупоглазый этот? - зачем-то свысока и небрежно спросил Павлик.

- Ка-кой лупоглазый?.. Это Гречулевич-то лупоглазый? Ах, Павлик, Павлик! - Наталья Львовна засмеялась грудным своим смехом и опять: - Ах, Павлик!

Павлик только что хотел сказать, что он для нее и не Павлик вовсе, а Каплин, и что так несравненно будет лучше: Каплин, - когда Наталья Львовна вдруг ошеломила его:

- Да вы знаете ли, несчастный, что это все его, этого лупоглазого?.. Вот вся верхушка, где монастыри эти ваши, - да, да, да! - и царица Дарья... это все его!

- Он наврал! - с негодованием сказал Павлик.