Валютчики

За порогом ментовки, было еще светло. Но базарное толковище опустело. Не светила фонарем возле закрытого ларька пылающая морда Красномырдина. Хозяин отстегнул процент, отпустил до завтрашнего утра. Пора домой и самому.

Через неделю подселили еще напарника, на базаре новенького. Тот сообразил, что в центре народу больше. Быстро свалил. Опять я банковал перстом, вызывая зубовный скрежет непродажных коллег, не решавшихся задерживаться позже четырех вечера. Очко играло как неоновый персик на фасаде фруктового магазина на Садовой. Сексуальными сужениями с расширениями тот вызывал приятные чувства. Однажды подвалил коллега по работе в областной молодежной газете. Поседевший, подогретый, он вернулся из командировки в Чечню. Показал фотографии, где стоял с командующим округом, командующим чеченской группировкой российских войск. В окружении боевых ребят с АКСом на груди.

— Разговор глухонемых, — рассказывал товарищ о чеченцах. — Оставить в покое, пусть исторически развиваются сами.

— Бесполезно, — сказал я. — Цивилизованные нации должны помогать отсталым народам подниматься по лестнице прогресса. Хотя сомнительно, чтобы это приносило плоды.

— Они старше нас, — загорячился друг. — Когда про славян упомянули, когда про них.

— Негры вообще первые жители Земли, — хохотнул я. — Американской нации четыреста лет, а Ирак кичится тем, что народу его шесть с половиной тысяч. Разницу не увидит лишь слепой. Если бы греки с римлянами сумели изменить менталитет, они до сих пор находились бы во главе всех народов.

Я слышал разговоры, что чеченцы закрытая нация. Большое племя, живущее семьями-тейпами, никого не впускающее и не выпускающее за ритуальный круг, совершаемый при природных или человеческих катаклизмах. Стал посещать выставки фотографов, снимавших лица обыкновенных людей в республике. И заметил отличное от привычного выражение глаз. Особенно детских. Они были чужими. Инородными.

— Через неделю опять в Чечню, — протянул руку Юрчик. — Бабки нужны, семью кормить. Хотя… скучно здесь без тонкой музыки пуль в кристально чистых сферах.

Я понимал. Скучно и противно жить в холопском мирке, вьющим нервы в гнилые веревки. Человеку с войны кажется, от гражданских мужчин и женщин тянет не домашним уютом, а распахнутым туалетом. Лишь малыши обращают внимание открытым выражением лиц. Остальное ложь.

Проводив коллегу, цепким взглядом взялся отыскивать клиентов. Думал, что профессионализм присутствует в любом деле, только не здесь. Оказывается, тут как раз и нужен. Стала понятной работа сыщиков. Толпа неоднородна, она разумная часть Природы, которая многогранна. За мыслями захватил горец с белокурой подружкой. После неприятных рассуждений о Кавказе, иметь дело с его представителем не хотелось. Но на все воля Божья.

— Баксы берешь? — грубо спросил абориген горных массивов. — По сколько?

— Новые, с большим портретом, по шесть. Старые, до обмена, по пять шестьдесят.

— Старые что, не доллары? — Джигит вытащил из кармана сотку, в которую не раз сморкались. Девушка отодвинулась. — Девяностый год, с полосой.

— Когда горцы приходят покупать у нас баксы, то требуют новые, — не притрагиваясь к купюре, настроился объяснять я. — Когда сдают старые, требуют как за новые. Забывают, что здесь не богатая Америка, которой и кавказские фальшаки за милую душу.

— При чем здесь Кавказ?

— Из Европы поддельных не видел.

— Я обманул? — забуравил зрачками джигит. — Ты сотку не посмотрел.

— Она мне не нравится, — не понимая своего упрямства, повернулся я к клиенту боком. — Неси на рынок.

— Старый дурак, — девушка подхватила друга под руку, он не замечал. — Стоишь как пень, тупой сибирский валенок.

— Кто дурак, время давно рассудило, — забрасывая сумку с деньгами за спину, напрягся и я. — . Ты до сих пор живешь в саклях, или в построенных европейцами домах.

— Вы отобрали у нас родной язык….

— К мировой культуре мечтали приучить, — огрызнулся я. — Через русский язык.

— Дворы в говне, подъезды обоссали. В центре города.

— У вас до сих пор и срут, и ссут под кусты. Печки овечьим говном топите. Что вы изобрели? Компьютеры, стиральные машины?

— Привезут, — гортанно выкрикнул кавказец.

Таким диким был облик потерявшего над собой контроль горца, что вдруг увидел перед собой животное, место которому в зоопарке. Но ответ показался прекрасным.

— Какой молодец, — вытирая пот со лба, восхищенно поцокал языком я. — Учишься где, да?

— Какая разница тебе? — еще больше напрягся кавказец.

— И то правда. Но ты забыл истину. Самую главную.

Девушка подалась вперед. Сделала тревожный жест в нашу сторону.

— Говори!

— Скажу, не сомневайся. Только труд из обезьяны делает человека.