— Каких! — опешил я. Указал на белобрысого с чернявым. — Этих, что ли?
— Именно. Почему не выполнил просьбу?
— Они не просили, — засуетился я. — Смахивающий на кавказца предлагал пройти в магазин. Я принял парней за бандитов. Отморозков на дух не переношу. Вот и все.
— Ни о чем не намекали? — сощурился старший. — Ты не гонишь?
— Даю слово.
— Ну, писатель, — замотал головой белобрысый. — Ну, старый пердун.
Из восклицаний понял, что Пикинез успел обрисовать всю родословную вплоть до седьмого колена. В надежде на медаль из яичной скорлупы.
— Едва по морде не схлопотал, — добавил похожий на армянина чернявый. — Руку заломил, до сих пор как занемела.
Оперативники засмеялись. Заметил промелькнувшее в выжидательных взглядах уважение к собственной персоне. Старший похлопал по плечу:
— Верю. Парни учатся на юридическом, проходят практику. На рынке успели познакомиться, а ты выпал из поля зрения. Прошу запомнить и жаловать как любого из наших.
— Теперь в курсе, — скупо улыбнулся и я. — По морде, это полбеды. Слава Богу, не надумали применить силу.
— Про дырокол поосторожнее, — знающий, что ношу с собой шило, зыркнул по сторонам старший. — Соображай.
— Надо предупреждать, — не согласился я. — Рассуждать будет некогда.
— Замяли… Ребята хотят расслабиться.
Задавив в корне протест, я поманил белобрысого в магазин. Витрина была упакована бутылками водки на любой вкус. Предоставив право выбора практиканту, улыбнулся продавщицам — Лене с Риточкой. Но они встретили насмешливыми взглядами. Сморгнув, я сделал шаг назад.
— Ну и как? — улыбнулась Ритулька.
— Не понял!
— Все равно раскололи?
— Блин, подумал, бандиты наехали, а их представили как практикантов при городской уголовке, — смешался я, сообразив, что девчата оказались свидетелями разборки. — Старший шепнул, надумали расслабиться.
— За твой счет, — добавила Лена. Обратилась к коренастому. — Вам какую предложить? Возьмите советскую посольскую. Она пусть дорогая, разливается в бутылки по ноль восемь, но на вкус мягкая, приятная.
Чертыхнувшись, я полез за деньгами. Спорить не имело смысла.
Случай даром не прошел. Раньше подныривали вплоть до пеших милиционеров, отношения к нашему бизнесу не имеющих, оправдывающих поборы тем, что могут отвести в ментовку за незаконную скупку ценностей у населения. Закрыть в телевизор, под конец дня выпустить. Теперь пешие издалека тянули ладони для пожатия. Была среди них пара десантников, морячок Толик.
Вынув клинок, поднес его к окну. Взгляда хватило, чтобы определить, кортик парадный. Провисел на стене не одно десятилетие, прежде чем наследники решились расстаться. Посоветовав, кому следует показать, вложил лезвие в ножны. Забрав кортик, мент выдвинул клинок, перевернул другой стороной. Я почувствовал неловкость. Похлопыванием по плечу пеший дал понять, что на эпизод не обратил внимания, а доверием я пользуюсь полным.
Лето неспешно подошло к концу. Дни принялись укорачиваться, ночи удлиняться. С возрастом отметил странную особенность. Не успеешь спрятать игрушки с дедом Морозом в шифоньер, как их снова нужно вынимать. В молодости день казался годом, теперь год умещался в одном дне. Яснее стало осознание мимолетности в бесконечности времени, пространства. Великие умы человечества твердили об этом едва не с появления мироздания на Земле. Трудам с благоговением внимали единицы из миллиардов, остальные доверяли собственному опыту. Вечные дети. Покажи ребенку на огонь, предупреди, мол, нельзя, обожжет. Ребенок подтвердит, что иззя, фу. Отвернись. Через мгновение услышишь, как чадо зайдется в плаче, корчась от боли. Он все равно сунул палец в огонь. Так и миллиарды нас продолжают идти дорогой, которая не нужна, не в силах избавиться от привычек, изменить что либо в собственной Судьбе. Зарываются в дерьмо глубже, в конце просто доживая подаренные высшими силами бесценные дни. А то обменивая на водку, на наркотики.
Пару лет назад я справился со страшной болезнью — алкоголизмом. Без кодирования и знахарей. Очищенный от заразы пришел на рынок, чтобы подкопить деньжат, издать за свой счет книгу, составленную не по указке редакторов во главе с директорами, а самим собой. Появились деньги для осуществления мечты, уходить с базара с каждым днем становилось тяжелее. Перейти на свою дорогу, стать дервишем в оборванной одежде, но с собственным произведением, оказалось тяжелее, чем представлял. Пусть маленькие, не как у владельцев фабрик, заводов, больших пароходов, ночных казино, хозяев одной палатки, да живые деньги крепко цепляли за штаны и рубашку. Несмотря на грабежи, я продолжал жить русским авосем. Хотелось большего, нежели выпуск одной книги. Если издать ее, столько лет мечту, на другое желание денег не останется. Вдруг беда обойдет стороной, как крутые ребята, сумею накопить на квартиру в центре, на машину.
Я только подошел, не успел приготовиться к раскрутке, рядом оказался мужчина за сорок лет в темной рубашке с закатанными рукавами. Лицо занятого с утра до вечера делами человека выражало нетерпение. Я перекинул барсетку на живот, обратился весь внимание.