Вальхен

Теперь каждый Валин день начинался и заканчивался, как у всех, сводкой с фронта, а между ними был заполнен всевозможными делами, которые отнимали много сил и времени. Как на работу, ходила она по магазинам. Выстаивала на жаре многочасовые очереди за хлебом, отлавливала изредка появляющиеся в продаже то чулки, то муку, то мыло и тоже долго стояла за ними, подставляя руку сердитым женщинам, которые следили за порядком, – чтобы они записали на ней химическим карандашом номер очереди. Стоять было жарко и очень утомительно. Присесть обычно оказывалось некуда, да и в сторону отойти страшно: вдруг забудут тебя, скажут, что ты здесь не стояла, – подобные перебранки часто вспыхивали в очередях. Люди нервничали, ругались друг с другом, кто-то норовил пролезть вперёд, кто-то не пускал даже тех, кто лишь ненадолго отошёл. Хлеб удавалось купить не каждый день – его всегда было меньше, чем стоящих в очереди. Валя брала с собой книгу и сколько могла читала, но мешали вспыхивающие вокруг разговоры, в которых ей совсем не хотелось участвовать, споры, ссоры из-за места…

Родители целыми днями, а то и ночами пропадали на работе. Мишу со всем его училищем отправили рыть окопы где-то в степи, и он редко приходил даже ночевать. Так что на Вале была и добыча продуктов, и готовка, и уборка дома, и стирка. Только на рынок мама пока Валю одну не отпускала. Да и ходить туда теперь нужно было либо с большими деньгами, либо с вещами, за которые сельчане отдавали свои продукты куда охотнее, чем за деньги. Встречаясь вечерами за ужином, все с тревогой обсуждали новости. Папа рвался на фронт и сердился, что его не берут, мама смотрела на него большими грустными глазами, но не спорила. Вестей от дедушки и бабушки по-прежнему не было, а съездить и узнать, что там с ними, Фёдор Иванович не мог – не отпускали с работы.

Иногда вечерами появлялся усталый, почерневший от загара и земли Мишка. Мылся, ел что было, менял одежду, плюхался в кровать и ни свет ни заря снова отправлялся на окопы. Говорил, что кормят их там неплохо, но воды мало. Обещают заплатить продуктами и деньгами, но пока ещё зарплаты не было. Выходных не дают. Да и какие выходные – некогда, вон каждый день летают немецкие самолёты, и в тихую погоду уже канонаду слышно.

Вчера Валя перестирала все Мишкины вещи, в которых он пришёл с окопов, и постельное бельё на всех. Оттирать забитые песком брезентовые штаны, отжимать тяжёлые простыни и пододеяльники ей было трудно, но девочка решила до возвращения взрослых это дело не оставлять. Они приходят поздно, усталые, а если сама сделает – к вечеру уже всё высохнет. Бельё было старательно выстирано и хотя выжато не очень сильно, но и правда быстро высохло на жарком июльском солнце, а мама очень хвалила дочку, которая справилась сама. Правда, теперь Валины руки и плечи болели от большой стирки, но она решила, что маме знать об этом не обязательно, – в санатории половина сотрудников ушла на фронт, и оставшимся приходилось браться за всё, работая по полторы-две смены.

Довоенное мыло дома заканчивалось, а в продаже Валя его видела один раз, и ей не досталось. Размышляя, что надо бы спросить у всезнающей тёти Фиры со второго этажа, где можно добыть мыла, Валя шла привычным уже путём – к булочной и гастроному. Навстречу, гремя жёсткими колёсами по брусчатке, двигалась большая деревянная двухколёсная тележка с высокими бортами, которую тянули за оглобли две босые молодые женщины. Сзади шли ещё две постарше, подталкивая повозку и придерживая узлы, наваленные в ней горой. Низко повязанные белые платки, из-под которых всё равно выбивались растрепавшиеся волосы, и запылённые, почти одинаковые по цвету платья делали всех четверых похожими друг на друга. Они шли, глядя только на дорогу, и старались соразмерять друг с другом своё движение. Шагов босых ног почти не было слышно, только стучали по камню колёса да привязанное сбоку ведро нудно позвякивало в такт движению.

Одна из старших что-то коротко сказала спутницам, и повозка остановилась. Женщины вытирали потные лица, разминали уставшие плечи. Одна пошла к колонке на углу улицы, умылась, по очереди подставила под струю воды ноги. Другая, увидев Валю, направилась к ней.

– Девочка, ты же местная?

Валя кивнула.

– Не знаешь, нет ли где квартиры, комнаты брошенной? Ну, из которой эвакуировались. Нам бы остановиться тут. Сил больше нет. Может, и работа какая найдётся.

– Не знаю. – Валя задумалась. – Оставленные комнаты сразу занимают. Управдомы ругаются, говорят – не положено, а люди всё равно свою жилплощадь расширяют за счёт уехавших. Я пустых не знаю. Вы издалека?

– От самого Севастополя. Больше недели уже идём. Мы в посёлке у моря жили. Порт бомбили, и нас заодно. На четвёртый день.

– У нас бабушка с дедушкой под Севастополем, – тихо сказала Валя. – И не знаем ничего. – Девочка на секунду замолкла, а потом решительно добавила: – Пойдёмте к нам. Пока отдохнёте, помоетесь, поедите, а папа с мамой вечером придут – наверняка что-то посоветуют. И про жильё они, может, знают, и про работу. Пойдёмте. Тут недалеко.