Вальхен

От Советского информбюро.

В течение 28 октября наши войска вели бои с противником на Можайском, Малоярославецком, Волоколамском и Харьковском направлениях. Атаки немецко-фашистских войск на наши позиции на ряде участков Западного фронта отбиты частями Красной Армии с большими потерями для врага…

За 28 октября под Москвой сбито шесть вражеских самолётов.

Как обычно, сводка закончилась словами «Наше дело правое! Победа будет за нами!».

– А нас будто и нету, – сердито сказал Мишка. – Утром в сводке тоже было только «в течение ночи вели бои на всём фронте», а что вокруг нас всё тихо сдали – ни слова. Который месяц отступают. А пели-то… «Наша поступь тверда, и врагу никогда не гулять по республикам нашим…» – передразнил он.

– Ну что ж делать, ребята. Деваться некуда. Будем жить. Дома, глядишь, и стены помогут…

Вечером, пока варилась картошка на ужин, Анна Николаевна распаковала сумку с запасом продуктов, всё ещё стоявшую на кухне после дневных сборов, пересмотрела то, что есть. Остатки полученного по карточкам хлеба, тыква и десяток початков кукурузы, выменянные на вещи в пригороде. Пакеты с картошкой и морковью, кусок сливочного масла, завёрнутый в пергамент, и две бутылки подсолнечного – это перед эвакуацией санаторское начальство решило раздать сотрудникам те продукты со склада, которые невозможно увезти с собой. Обычные люди давно уже не видели никакого масла: карточек на него не было, в магазинах оно не продавалось. Все имеющиеся запасы расходились только по санаториям и предприятиям с вредным производством, где полагалось усиленное питание. Негусто на троих. Но и то – слава богу. Если расходовать продукты аккуратно, на какое-то время хватит.

Она стояла у плиты, перетапливая сливочное масло, чтобы подольше хранилось, когда в дверь постучали.

– Входите! – откликнулась Анна Николаевна и, подхватив ковш с маслом, выглянула посмотреть, кто пришёл.

– Здравствуй, Аня! – Соседка сбросила туфли и поставила у порога кухни большую сумку.

– Маша! Добрый вечер! Проходи, садись, а я буду на плиту поглядывать, ладно? А то у меня тут масло топится. Или отложить? Дело у тебя какое-то?

– Это хорошо, что масло у тебя есть. И я тоже то, что было, перетопила. Дольше сохранится.

– Да вот, видишь, перед эвакуацией санатория всё, что не могли взять со склада в дорогу, сотрудникам раздали. Бакалею и консервы упаковали и увезли, а это разве довезёшь?

– Ну и добре. А то ишь – зернохранилище сожгли, ироды. Людям бы лучше раздали… Ань, дети твои дома?

– Нет ещё, вот-вот к ужину жду. Валюшка одноклассницу пошла проведать. Там бабушка больная, они тоже не смогли уехать. Я Мишку с ней отправила, всё же спокойнее – темнеет-то рано. А что?

– И хорошо, что нет. Вот что, Анна. Я твои воспитательные принципы уважаю, но ещё я помню, как дети с голоду пухнут. Потому вот, – Мария указала на сумку, – на твою долю запасла, что было в магазине. И не спорь! Убери, пока дети не пришли, и можешь им не говорить, откуда что.

– Маша… – осипшим вдруг голосом сказала Анна Николаевна. – Маша, да как же…

– Считай это моим эгоизмом – я мучиться не хочу, что у тебя запасов нема, а дети растут.

Анна Николаевна вытерла ладонью набежавшие слёзы и, забыв про кастрюлю на огне, села перед соседкой на корточки.

– Господи, Маша… спасибо тебе… – Голос сорвался, и слёзы потекли снова.

– Ну-ну, подруга, не реви, масло пережжёшь. – Мария встала и сняла с плиты ковшик. Хозяйка встала вслед за ней. – И кстати, я тебе своё масло тоже принесу – всё вам на подольше хватит. Мне одной зачем…

– И не думай, не возьму, – твёрдо сказала Анна Николаевна и тихо, встревоженно добавила: – Маша, ты знаешь что-нибудь? Что с нами будет-то?..

– Что будет… Немцы будут. Добра не жду, а больше ничего не знаю. Как все… – Голос её дрогнул, и Анна обняла соседку. Всегда замкнутая железная Маша вдруг всхлипнула и заплакала в голос. – Бо-оже, ведь опять нас бросили! Который месяц воюем… и ни конца ни краю! Только отступа-ают… Нас тогда, в тридцать втором, без всякой войны бросили умира-ать! А теперь и подавно никому дела нет. Аня, я как тот голод вспомню – жить не хочется! Неужто опять?..

По радио гремела бравурная песня, а две молодые красивые женщины рыдали, обнявшись, над кастрюлькой с топлёным маслом – последним отблеском мирной жизни.

…Хлопнула входная дверь, послышались голоса. Женщины быстро вытерли слёзы, и Мария, присев на корточки, стала вынимать из сумки консервы, пакеты с солью, сухарями, макаронами, пшеном и складывать в шкаф.

– Ладно, Анюта… Лишь бы детей уберечь, а мы выдюжим, – улыбнулась снизу вверх. – Иди встречай, а я пока тут…

Пришли