Валькирии космоса. Книга 4. Кошак

Что было дальше, сложно описать словами. Какие-то клоки восприятия, подёрнутые алой дымкой лопнувших капилляров глаз. Тот, кто придумал эту жуть, был очень — очень! — большим затейником. И знал реакции человеческого тела и тела мечника лучше него самого. Не удивлюсь, если стол и имплант — явления одного порядка. Только имплант, при всех его «незадекларированных» возможностях — всего лишь средство удовольствия, тогда как стол… Стол — это то, что будет сниться любому, прошедшему его, до самой солнечной станции, вынуждая снова и снова просыпаться в холодном поту.

Не знаю, как другие, но я точно вспомню про стол, если передо мной встанет проблема выбора. И сделаю его в пользу Республики — без вариантов. Викера с Арьей сильно приуменьшили его воспитательное воздействие, да и его вес на весах мироздания. Это не зёрнышко — о нет! — это целый пласт вселенной, а то и кусок пространства невообразимой массы и плотности, каким оно было до Большого взрыва. Даже слова Мансура, что он не хочет на стол, его трясущиеся от жутких видений прошлого руки — получили новое, предельно объёмное, содержание. Он реально не хотел на стол и многое бы отдал, чтобы не оказаться на нём вновь.

По-моему, я даже умолял. Особенно туго пришлось, когда «не включилась» пелена — хотя по всем ощущениям было самое для неё время. Мой внутренний зверь в этот момент оскалился было, зарычал, выходя на свет… но почти сразу прянул под древесные кроны, чтобы забиться в самую дальнюю и тайную пещеру. Воистину, человек всегда найдёт, чем прижать к ногтю даже самого сверхсильного соплеменника, каким бы «сверх-" он ни был. Вот тут-то я и осознал всю глубину собственного падения. Не знаю, как не заплакал. Видимо, упрямство слишком глубоко вошло в плоть и кровь, было частью характера, и тем сильней становилось, чем мне было хуже.

Очухался я, полностью раздавленным, буквально растёкшимся по кушетке, с выпущенными и зафиксированными в энергетических зажимах когтями. Всё тело болело, его крутило очередными спазмами; комбинезон, несмотря на гигиенические вставки, насквозь пропитался потом. Однако, невзирая на весь этот букет ощущений, сломленным себя я не ощущал. Видимо, это не понравилось мирозданию. Оно решило добить меня окончательно. Голос… Да, именно так: голос. В голове возник голос. Я даже узнал его обладателя — это была Сайна — вот только был он совершенно немыслимого тембра. Голос растягивался змеёй, ощущался каждый его звук, каждая октава. И каждое слагаемое голоса ввинчивалось в многострадальную нервную систему, вызывая чудовищной остроты желание.

— Сильный, сильный кот… Что ты готов сделать для меня? А?

— Всё!.. — прохрипел в ответ. Вернее, мне показалось, что прохрипел, на самом же деле всего лишь послал сигнал системам, которые воспроизвели его в динамиках рабочей зоны.

— Скажи отчётливо! — в жутком, пленившем меня голосе возникли жёсткие повелительные нотки. Его хозяйка была чем-то недовольна, и это резало почище когтя по коже. — Не односложно!

— Я… готов… для тебя… на всё… кошка!

— Молодец, хороший мальчик! Вот тебе поцелуйчик! — от последнего слова скрутило чередой глубочайших оргазмов, жаль только, столь же болезненных, как и вообще всё, что происходило на столе. А так… Век бы внимал это чарующее созвучие!.. — Теперь то же, но для стаи. Что ты готов сделать для стаи? Готов ли ты убить, разорвать глотку врагу? Для стаи?

— Да!.. Я готов… убивать… для стаи… по слову… Старшей…

— А умирать, Кошак? Готов ли ты умирать за стаю? За кошек?

— Да!.. Да!.. Да!.. Это… это… правильно и естественно… мужчина должен… умирать… за своих… женщин…

— Республика, Кошак. Ты готов умереть за Республику Ноч? По слову Высшей?

— Я… готов… умереть… за своих… женщин… за фракцию… которая для меня — Республика… Абстракция — не мой конёк…

— Хорошо. Всё — правда. Поля не врут, — в голосе рыжей сквозило ненапускное облегчение. Она словно груз с плеч сбросила… Стоп! Её голос! Он больше не врывался в сознание, даря чудовищное, непредставимое возбуждение и… удовольствие — как награду. Теперь это был просто голос: до боли знакомый и нереально уставший.

— Ты молодец, девочка, всё сделала правильно, — немного снисходительно, но неизменно ободряюще заметила Сайне Викера.

— Молодец?! Я — молодец?! — взорвалась вдруг рыжая. Усталости в голосе как не бывало. — Я его через такие режимы пропустила! Словно через мясорубку! Да ни один… нормальный не выдержал бы… такого!

— Он мальчик сильный, рыжая. Ты сама знаешь, что нужно всегда по грани проводить. Это — была его грань, — теперь к ободрению в голосе наставницы примешалась толика гордости.

— Грань?! Вик, я своего мальчика только что… чуть дураком не сделала. Сама. Своими руками. Я — республиканка! Я же должна его… меня с детства учили… оберегать и защищать…

— Так, кошка, не балуй. Это кот. Не простой мальчик. Есть разница. И он о-очень хороший кот. Сильный, — такое редко бывало, но Викера едва ли не мурчала в этом месте. — Такого на раз не сломаешь. Он даже за гранью выдержит — вопрос лишь, сколько. И он — наш. Понимаешь, девочка?

— Но Вик…