Валькирии Восточной границы

— Вы бы не приставали к девочкам, никто бы вас не обделял, а второго дня еще и спирт у нас унесли, а это НЗ. — отрезает валькирия Ромашкина и тут же, совсем другим голосом обращается ко мне: — А вам, Владимир Григорьевич, мы с собой завернем. У нас и после обеда осталось и еще колбаски да краюху хлеба… и… Иванова!

— Да? — поднимает голову одна из валькирий, с кудрявыми волосами, курносая и с веснушками по щекам.

— Бутылочку коньяка заверни в пергамент, чай скучно будет Владимиру Григорьевичу на губе сидеть… — говорит Ромашкина и вторая валькирия кивает и тут же исчезает за пологом.

— Армаганьяк, — поднимает палец вверх Ромашкина: — а не шустовский. Все одно у Шустова не умеют коньяк делать, армянский пятилетний, в старых бочках настоянный. А у Шустова норовят дубильный порошок подсыпать.

— Клевета! — возражает гусар: — Вот не надо на шустовский тут бочку катить! Да, виновен, каюсь, приставал к валькириям пару раз, но это же только из благих побуждений! Однако же в вопросе алкогольном, милая барышня, я вам не позволю пальму первенства надо мной одержать! Я, между прочим, пьяница со стажем, пивал я в домах высоких, да на балах разных! И шустовский коньяк вплоть до императорского дворца на столах стоял!

— Вот прямо на приеме у самого императора были? — спрашивает Ромашкина, заинтересовавшись и облокотившись на высокий стол. Я заметил на ее щеках белые следы от муки, четкие такие отпечатки ее ладошек.

— Ну… не то чтобы у самого императора. Но рядом-с. — уточняет гусар: — Хаживал я по приемам и ассамблеям, хаживал-с.

— А вот Константин Георгиевич говорит, что шустовский слишком резкий, а армаганьяк — мягкий. — прищуривается Ромашкина: — И потому шустовский только всякие пижоны молодые любят, а кто настоящий мужчина… тот армаганьяк пьет.

— Ээ… — не нашелся что сказать гусар и полез пятерней «в гору» — затылок почесать, да вовремя спохватился и руку опустил: — ну так… на вкус и цвет…

— Вот! — из небытия возникает валькирия Иванова со своими кудряшками и веснушками и кладет на стол пергаментный сверток: — Армаганьяк! С лейб-гвардией поменялись на мясо. Они тоже пробовали на охоту съездить, да только кто ж на лошадях охотится тут? Распугали всю дичь, медведя старого из берлоги подняли да застрелили, а кто такое мясо есть будет? Он старый — вонючий, да червивый. А у нас девчонки тихонько сходили, двух косуль принесли. За одну нам гусары две бутылочки и сообразили…

— Так что, у вас одна останется? — спрашиваю я: — Не, оставьте себе, не насколько я уж и выпить хочу.

— Володя! — поднимает руку вверх гусар фон Келлер, словно призывая небеса к себе в свидетели: — Володя, зачем ты так говоришь!Ты же не один на губе сидеть будешь! Володя, бери, пока дают!

— И как вы с ним будете на губе вместе сидеть… — качает головой валькирия Ромашкина: — Как он вам надоест, да бутылка кончится — вы Пахома присылайте, я вам еще достану. А… вот и каша с мясом, я вам котелок с собой дам, вы потом вернете, хорошо? И… колбаски, хорошая колбаса, местного копчения. А хлебушек свежий, с утра пекли.

— Положительно, везунчик ты Володя, — вздыхает гусар: — мне бы так. И барышня Вероника на тебя западает. Ей-богу на дуэль тебя вызову. Хотя… ты ж меня угробишь. Ногу там оторвешь… а как гусару без ноги?

— Ты бы меньше болтал, Леон, глядишь и пользы было бы больше. — ворчу, я пытаясь сгрести в кучу и унести с собой все, что тут для меня Ромашкина на стол выложила.

— Гвардии лейтенант Уваров! — раздается в палатке, и я вздыхаю. Когда обращаются вот так вот, через «гвардии лейтенант», значит, что не просто поздороваться или там приятного аппетита пожелать. Значит служба, а я только-только продуктов набрал. И так обед пропустил со всеми этими СИБ, а потом разборками у Троицкого.

— Что такое? — поворачиваюсь я. Точно, младший чин из лейб-гвардии стоит, меня глазами ест.

— В Штабную палатку, срочно! — говорит он: — Немедленно!

— Вот только что оттуда, чего им еще надо…— ворчу я и оглядываюсь на кучу продуктов с завернутой в пергамент бутылкой коньяка. Армянского. Пятилетнего.

— А ты… ступай, Володя. — ласковым голосом говорит фон Келлер: — Ступай, раз служба. А я вещички твои до гауптвахты как раз и донесу. И колбасу и коньяк — все донесу.

— Вот же… — вздыхаю я: — Когда-нибудь меня в покое оставят?

Глава 26

В штабной палатке было необычно тесно и если раньше при моем прибытии на меня обращали какое-то внимание, то на этот раз никто даже ухом не повел. Все были заняты, или, следуя армейской поговорке, изображали жуткую занятость и активность. В палатке было полно людей, которых я не знал, были и знакомые лица, конечно же — генерал Троицкий, моя непосредственная начальница полковник Мещерская, адъютант генерала и еще несколько людей в форме лейб-гвардии, тут же были и черные из СИБ — Неприметный и Медуза Горгона, которая Ирина Васильевна, последняя при моем появлении подобралась.