Валькирия революции

До самого отъезда она таскала эти листки с собой, не зная, что с ними сделать. Все ждала, что Сталин вдруг позвонит и спросит, как реагировать на «сигнал» из Сибири. Сталин не позвонил. Оставить на сохранение тоже было некому: Зоя работала в Берлине. Решила оставить в запечатанном пакете у сестры Зои — Веры Юреневой. «Секретный документ» — у беспартийной! Позор… Ей показалось, что за эти дни она постарела на двадцать лет. Не было даже сил порадоваться свержению Зиновьева с поста председателя Коминтерна.

Боди провожал ее до Смоленска. У Коллонтай было купе на двоих с Пиной, но все время она проводила в соседнем: Коллонтай не сомневалась, что прощается с Боди навсегда. Поздним вечером он махал ей рукой с перрона смоленского вокзала до тех пор, пока стоявшая с каменным лицом у окна ярко освещенного вагона Коллонтай не растаяла в ночи…

На пограничной станции Негорелое оказалось, что куда-то исчез ее багаж. «Следуйте спокойно в Берлин, — посоветовал ей начальник пограничного ГПУ — Ваш багаж мы вышлем туда». Багаж действительно пришел через восемь дней — достойные ученики Дзержинского не потрудились даже скрыть следы взлома.

Экзотическое изгнание

Десять дней в Берлине — это был праздник души. Здесь жил Миша с женой Ириной — Коллонтай удалось пристроить его во внешнеторговое ведомство, и это обеспечило ему на долгие годы не слишком хлопотную работу за границей. Сама-то Коллонтай уже давно поняла: у революции, за победу которой она так страстно боролась, надо вырвать самое главное — право жить и работать в какой-нибудь приличной стране, где революция, слава Богу, победить еще не успела. Здесь же, в Берлине, — и тоже по внешнеторговой линии — устроилась Зоя: они проговорили целую ночь, только поздний осенний рассвет заставил их разойтись.

Здесь вообще было множество старых друзей — в Берлине (Париже, Осло, Стокгольме…) Коллонтай чувствовала себя как дома куда больше, чем в Ленинграде или Москве. К ней, в отель «Nordland», пришла вдова Карла Либкнехта Соня, пришли немецкие приятели, с которыми ее связывала романтика борьбы за неведомое, но непременно счастливое будущее. Постепенно входя в круг совершенно чуждых ей проблем, Коллонтай дала обед мексиканскому послу в Берлине де Негри, который ввел ее в курс событий, происходящих на его родине.

Несмотря на все попытки влиятельных немецких заступников добиться для нее американской транзитной визы, из этого ничего не вышло. Вот уже почти десять лет Коллонтай входила в список лиц, не желательных для этой страны, — лекции пламенной большевистской пропагандистки продолжали приносить плоды. Но не те, на какие были рассчитаны.

Пришлось ждать отправления прямого парохода из Европы в Мексику. Ближайшим был голландский, чтобы успеть на него, пришлось торопиться. Перед отъездом в Гаагу, по совету Зои, которой она, чуть ли не заикаясь, рассказала о последней кремлевской встрече и об унизившем ее «документе», Коллонтай отправила письмо Сталину. Лично ему, как он повелел. В сущности, ни о чем. Но самим своим фактом оно говорило, что дама, над которой так мило он пошутил, по-прежнему остается верной ему.

«Дорогой товарищ Сталин, завтра покидаю Берлин […] Перед отъездом хочется послать Вам самый искренний мой привет. Кто знает, что ждет в дороге, пусть же этот привет будет знаком моего искреннего и теплого к Вам товарищеского отношения.

[…] Из Мексики напишу, только уж очень, очень это далеко! Оторванно! Всего Вам хорошего. С коммунистическим приветом Александра Коллонтай».

До отхода поезда оставалось всего два часа, когда расположившийся к ней посол де Негри посоветовал задержаться с отъездом: отношения Мексики с США внезапно ухудшились, и советскому полпреду не удастся держать полный нейтралитет. Но указания задержаться не было, и Коллонтай, хоть и с камнем на сердце, тронулась в путь.

В Гааге ее ждало новое разочарование: оказалось, что пароходная компания оставила для нее внутреннюю каюту, без окна, других свободных кают не было, и Коллонтай от поездки отказалась. Через несколько дней из Сен-Назара отходил — тоже прямо в Мексику — французский пароход «Лафайет». Ей отвели хорошую каюту, оставалось вовремя получить французскую визу.

Она ожидала ее, нежась в шикарном апартаменте шикарного отеля. Номер стоил баснословные деньги, но подъемных было достаточно, и она наслаждалась роскошью, отводя душу и гоня от себя тревожные мысли. Наконец от Раковского из Парижа пришла телеграмма: «Виза во французском посольстве вас ждет». Он не скрывал, что удручен ее бегством от политической борьбы и что считает ее поступок изменой делу своей жизни, но исправно выполнял посольские обязанности. В Париже Раковский вел себя крайне сухо, подчеркивая показной вежливостью свои подлинные чувства. Впрочем, в Париже у нее не было нужды в его теплоте.