Валькирия революции

Ей очень понравилась юная Муза, целиком посвятившая себя мужу, но не превратившаяся в сов-мещанку, а сохранившая живой интерес к политике, истории, культуре, искусству. Коллонтай водила их по Стокгольму, обнаружив в себе талант профессионального гида, ездила за город, угощала ужином в лучших ресторанах столицы. Но главное — отправив Музу с Пиной на «экскурсию» в магазины, уединилась с Раскольниковым в пустынном по будням парке, на широких аллеях которого не могла остаться незамеченной ни одна человеческая фигура. О чем они говорили? Раскольников уже и тогда хорошо понимал, кто такой Сталин и как стремительно ведет он страну к термидору. Не умевший фальшивить, Раскольников вряд ли скрывал перед Коллонтай свои мысли. Его дипломатическая карьера успешно продолжалась еще пять лет, так что Коллонтай, скорее всего, не предала огласке их разговор. «Нам было хорошо вдвоем», — эта короткая запись в ее дневнике отнюдь не про любовные чувства.

Вскоре после отъезда Раскольниковых Коллонтай задумала «бегство» в Норвегию — всего на одну неделю, чтобы отвлечься и отдохнуть. Возвратившись, описала свою поездку в письме к Щепкиной-Куперник, отправленном обычной почтой. Значит, позволила спецслужбам обеих стран ознакомиться с его содержанием. «Захотелось, — сообщала она, — сказать «доброе утро» любимым очертаниям гор, повидать знакомые места, обнять друзей. Это большая моральная роскошь. […] Здесь [в Осло] ответственная, деловая, строгая атмосфера. Красивый, пышный, немного холодный в своей торжественности город. Там — фиорд, дорога в другие страны, связь с миром и его событиями, зеленый городок с по-своему изящными новыми домами или старенькими, деревянными виллами, где еще чувствуются Ибсен и Бьернсон. А главное: там много тех, для кого я, лично я, независимо от моего положения, мила и близка».

Письмо читается, как тоска по прошлому, по тем местам, где она прожила свои самые счастливые годы. В Осло действительно оставалось еще немало близких и милых ей людей. Но вряд ли кто-нибудь знал, что среди «тех, для кого я…» был отнюдь не норвежец, — тот, на тайную встречу с которым Коллонтай и поехала в Осло. Очень сложным путем, через Норвегию, Германию, Швейцарию, при содействии преданной Эрики, Коллонтай списалась с Боди и договорилась о встрече. Из всех потайных ее встреч с Боди в разных странах Европы эта была самой дерзкой и тщательно подготовленной. Оба конспиратора преуспели в своих надеждах: никаких сведений о ней не просочилось ни по одному каналу. И о содержании их разговоров нет никаких, даже косвенных, свидетельств.

Трудно поверить, что то была просто встреча стосковавшихся друг по другу влюбленных. Время, когда она состоялась, условия, в которых находилась Коллонтай, мысли, мучившие тогда не только ее одну, — все это позволяет предположить, что она была на распутье и нуждалась в совете, чтобы сделать решительный выбор. Во всем мире не было ни одного человека, кроме Боди, который знал и понимал не какую-то одну грань вставшей перед нею проблемы, а все в совокупности — без ретуши, без идеологических догм и без всяких иллюзий. И пользовался притом ее полным доверием.

Судя по тому, чем свидание завершилось, планам ее (или только надеждам) было не суждено осуществиться. Боди, как видно, опять вернул ее в проклятую реальность, подвергнув жестокому и жесткому анализу возможное развитие дальнейших событий. Теперь, похоже, она приняла окончательное решение — оставить несбыточные надежды и в еще большей мере заслужить доверие «кремлевского горца». «…Когда я села в поезд и на перроне остался с десяток знакомых и милых мне лиц, я почувствовала — тепло позади. Теперь снова — в мундир. На пост. В холод равнодушия и бесконечной цепи обязанностей […]». Так заканчивается ее письмо-отчет Щепкиной-Куперник, и лишь зная мучившие ее мысли, можно понять потайной смысл этих слов.

Сделав свой выбор, Коллонтай сразу же увидела его ощутимые результаты. Конечно, никакой связи между принятым ею решением и очередным вызовом Сталина в Москву не было и быть не могло, но что-то закономерное и вместе с тем едва ли не мистическое в этой последовательности ей открылось. Формальным поводом для вызова послужила подготовка договора о предоставлении Швецией займа на 100 миллионов долларов. Условием была закупка Советским Союзом большой партии шведских товаров, чему противился нарком Литвинов. Но Сталин, и без того не любивший Литвинова, куда больше верил своему протеже Канделаки, а стало быть, и Коллонтай.

Ей не хотелось конфликтовать с Литвиновым, но личный престиж был дороже: она рекомендовала заключить долгосрочный торговый договор, закупив при этом у шведов большую партию племенного скота. Торгпред был того же мнения, а высоким шведским друзьям она намекнула перед отъездом, что непременно добьется согласия Сталина на контракт. Вместе с Канделаки ее вызвали на заседание политбюро.