Валькирия. Тот, кого я всегда жду

Сука доверчиво положила голову мне на колено. Прикрыла глаза, нежась и отдыхая. Все мы когда-нибудь превращаемся в старых собак, которым уже неохота лаять в лесу, задорно летя по жаркому следу, неохота встречать незнакомца, явившегося у ворот… даже нюхаться с красавцем псом, приведённым в гости… Остынут, подёрнутся пеплом ярость и любопытство, широкий мир потускнеет и сузится: был бы клочок сена в углу, подальше от сквозняков, да сытое брюшко… да самое главное — любимый хозяин, который не выпнет никчёмную на дождь и мороз, не поскупится на ласку и на тепло…

Я покосилась на Хагена. Конечно, он был совсем не таков. Но здесь, в Нета-дуне, неплохо жилось и ему, и тихой Ведете, и седой старой собаке. А может, ещё иным тварям, чей покой и достоинство было так же легко растоптать. Или оградить.

Смейтесь, если смешно!.. Но мне только сильней захотелось остаться. А ведь я не искала широкой спины, чтобы сидеть за ней до могилы.

Теперь надобно помянуть про Нежату: взялась, так всё сказывай, любо, не любо. Нежата вернулся в яркий солнечный полдень и сам был, как тот полдень, радостен и румян. Шестеро молодцов неслись вслед размеренным шагом, и по этому шагу я тотчас признала словен. Весские парни бегали ино, а уж варяги — куда ни поедут, семи вёрст не доедут, отроду не было крепких морозов у них на море Варяжском, дожди вместо снега кропили в месяце грудне.

Нежата с собой уводил пятерых, вернулся с прибытком. Этот шестой летел позади, красуясь лыжной сноровкой, а у правого уха блестела серебряная крестовина меча. Да, подумала я. Вовсе не то, что я или побратим. Этот выглядел воином.

Мстивой, к моему удивлению, Нежату не похвалил.

— Отроков я беру сам, — молвил он хмуро. Шестой мигом опознал в нём вождя и встрял с ухмылкой, бесстрашно:

— А я не отрок.

У него был отчаянный взгляд не привыкшего ничем дорожить. Такому что свой живот, что чужой: не промедлит и не усомнится, если пошлют, как Яруна, со смертью на беззащитного. Это почуял в нём вождь, другое ли что? Откуда мне знать.

— Здесь передо мною все отроки, — ответил он невозмутимо. — Издалече идёшь, молодец?

— Из Нового Града, — сказал прибылой и перестал скалиться. — Думал хоть у тебя правды сыскать.

Из Нового Града!.. Двадцать лет прожила я в знакомом лесу, путешествие в Нета-дун казалось походом за край света, да я сказывала. Старград варяжский был мне вовсе где-то за звёздами, слишком далеко, чтобы уразуметь. Новый Град и стольная Ладога помещались чуть ближе, но тоже у кромки, под самым пологом тьмы. Возле белого камня, скрепившего древние заговоры… Мы переглянулись с Яруном. Мы были двумя синицами, выпугнутыми из куста. Варяги, залётные соколы, знали, как выглядит земля из-под облаков. Их смутить было труднее.

— Как величать-то? — спросил вождь. Он смотрел на Нежату: привёл, отвечай, — но Нежата как раз увидел меня и, если судить по лицу, почти испугался, и мне прыгнуло в душу что-то холодное, а новогородец немного повременил и откликнулся с вызовом:

— Блудом люди рекут.

Блуд — Ходящий Опричь! Хорошее назвище. Другое уже навряд ли пристанет.

— А князя что бросил, Блуд? — продолжал допрос воевода. Это он говорил о храбром Вадиме, который вышел из Ладоги и выстроил Новый Град, поссорясь с варягами, и о том слыхали даже мы в нашей чащобе.

Дерзкий Блуд показал разом сорок зубов:

— Вадиму в горохе только стоять. И людям его с ним.

Хаген, уже привыкший держать меня за плечо, покачал седой головой:

— Беда, коли язык проворней ума. Он опять видел недоступное зрячим. Расспросить тотчас я не успела. А после — забыла.

— Князя лаешь, болячка тебе! — проворчал хромоногий Плотица. Юные воины перед ним трепетали, но тут коса напала на кремень. Блуд выхватил оружие с такой быстротой, что лезвие очертило в воздухе золотой полукруг.

— Ты меня не учи. Я тебя под стрелами не видал. Бесстрашия, наглости и насмешки в нём было поровну. Причём на десятерых. Плотица потемнел, косолапо шагнул навстречу. Зоркий Блуд опустил меч.

— Две с одной не дерутся, слава не та.

— Достанет одной пнуть тебя за ворота, — пообещал воин. — Думай, щеня, где славы искать!

Вождь его удержал. Вожди не бывают гневливыми, скорыми на расправу. Гнев вождей превращается в чёрные тучи, разящие невидимым громом. Раньше это могло случиться с гневом каждого человека, и люди были ласковее друг к другу. Ныне благая вера ослабла, но не про вождей. Кмети не помнили, чтобы Мстивой Ломаный кричал или бранился. Он и теперь продолжал по-прежнему ровно:

— Чем же светлый князь перед тобой оплошал? Блуд ответил немедленно:

— А хоть тем, что датчан прежде нас потчевать стал. Почему-то эти слова прозвучали как заклинание. Кмети сдержанно загудели, вождь сжал зубы, как в судороге, потом бросил, более не раздумывая:

— Отроком будешь.