Валькирия в черном

А в это время на другом конце города возле неприметных строений за высоким бетонным забором, упираясь друг в друга капотами, стоят «Газель» и микроавтобус «Фольксваген». Водитель «Газели» достает из кузова несколько коробок, приехавшие на микроавтобусе люди тут же суетливо вскрывают коробки и раскладывают содержимое в кейсы, спортивные сумки и рюкзаки. Все это завтра утром под самым носом у полицейского патруля до появления на фармацевтической фабрике проверки планируется пронести через проходную «на себе» и вернуть на склад.

Полковник Гущин у себя в номере в наполненной паром ванной яростно растирается после душа махровым полотенцем. Он только что поговорил по телефону с женой, с которой после неких событий (в ходе которых он получил пулю в сердце, прикрытое бронежилетом, и наконец-то признал существование своей второй семьи на стороне и взрослого сына)… не то чтобы поругался, а находится в состоянии затяжной мелодрамы из серии «кому уже за полтинник».

Роза Петровна Пархоменко в этот час тоже у себя в ванной – сидит по грудь в мыльной воде, а ее невестка Наталья – босиком, в трусах и мокрой футболке – осторожно водит по ее оплывшей жиром спине мочалкой. В этом богатом доме есть и домработница, и приходящая горничная, но Роза Пархоменко, которой из-за веса уже становится трудно мыться самой, предпочитает, чтобы ее обихаживала Наталья.

В городской больнице давно уже отбой. Но девушки Офелия и Виола не спят. Офелия пялится в свой планшет, а Виола играет на кровати с Павлом Киселевым в морской бой. Девушек скоро должны выписать, но пока охранник ночует тут же в палате – в узком предбаннике у душевой стоит раскладушка. Павел спит на ней, загораживая собой вход в палату, как верный пес на пороге.

Но сейчас он играет и намеренно поддается Виоле, потому что ему нравится ей поддаваться. За окном начинается дождь. Павел встает и хочет закрыть окно, чтобы их всех не продуло. Но Офелия просит: оставь. И вот уже дождь шумит и бьет по подоконнику. В затхлой больничной палате веет свежестью.

Михаил… Мишель Пархоменко, вернувшийся этим вечером из Москвы, сидит в пивбаре на Заводском проспекте. Когда-то в этом помещении на первом этаже располагался магазин «Соки-воды», так что широкие стеклянные витрины, совсем не подходящие для пивной, остались в неприкосновенности. Дождь струится по стеклам, и все в этом водопаде кажется размытым, зыбким, словно ненатуральным – дома, припаркованные машины, вывески, фонари. Возможно, в эту самую минуту, потягивая пиво, Мишель Пархоменко вспоминает тот, другой паб в Москве на Петровке, где они сидели со старшим братом. А может, он просто устал и теперь отдыхает: дорога из Москвы в Электрогорск через пробки – ад кромешный. И он совсем не торопится домой к матери и вдове брата.

Внезапно что-то привлекает его внимание – там, за окном, под дождем. Женщина, что стоит у самой витрины и смотрит, смотрит на него неотрывно. Мишель Пархоменко сжимает в руке бокал ледяного пива. Какое сходство… но нет, нет, нет, этого не может быть…

Это ведь не ОНА…

И не та, другая…

На долю секунды он еще не уверен, а потом он узнает ее. Это Анна Архипова, но нет, нет, нет, и этого быть тоже не может. Что она делает одна на улице под дождем в столь поздний час?

Светя огнями, сквозь дождь приближается пустой трамвай, и женщина отшатывается от витрины. Она исчезает из поля зрения мгновенно, точно фантом. Мишель встает и подходит вплотную к стеклу витрины, пытаясь разглядеть что там. Ему кажется… вот сейчас… если она бросилась под трамвай на рельсы… Вот сейчас все начнется – вопль боли, крик ужаса, скрежет тормозов…

Но все тихо. Трамвай закрывает двери и спокойно трогается с места. Мишель Пархоменко хочет выйти из бара посмотреть, куда же она делась, эта сумасшедшая баба, ЕЕ мать… Но нечто гораздо более властное и сильное удерживает его, заставляет вернуться за столик, лихорадочно искать – на чем записать. А ничего нет, кроме салфеток, и он хватает их и начинает записывать то, что у него в голове, то, что родилось вот сейчас из этого краткого мига – удивления, потрясения, страха. Сплав эмоций… Он записывает ноты, кое-как наспех разлиновав салфетку.

Это музыка. Он сочиняет свою музыку. Он сочиняет свою музыку – вот так.

А на старом кладбище в эту ночь собираются подростки-готы. Дождь, но они привыкли терпеть лишения.

Молчаливой стайкой проходят они по аллее, ненадолго останавливаются у могил, тех самых… про которые помнит весь Электрогорск. Некоторые стоят обнявшись, образуя пары. Потом они идут дальше, забираясь в самую глубь.

У безымянной могилы с новогодней звездой, насаженной на кол, где никто не похоронен, они снова останавливаются. Окружают ее. Дождь мочит их спины и головы, и некоторые раскрывают зонты.

Зонты похожи на шляпки черных ядовитых грибов.

Где-то далеко на железнодорожной станции свистят электровозы.

Под дождем мокро и неуютно, и подростки-готы поворачивают назад, скользят мимо могил, как бесшумные тени.