Вальпургиева ночь. Ангел западного окна

«…побудило меня открыть вам, единственному во всем свете, сию тайну, с коей в моей жизни ни одна не сравнится как в отношении возвышенности смысла, так и великой опасности. Таковое обстоятельство, даже в отсутствие иных причин, служит мне оправданием во всем, что я уже совершил и что совершу в будущем к вящей славе всемилостивейшей властительницы нашей и моей повелительницы, девственной принцессы Елизаветы.

Сообщаю с предельною краткостью:

Узнавши от верных людей о моем бедственном положении, принцесса Елизавета тайно призвала к себе — с мужеством и осмотрительностью, коего не сыщешь ни в одной столь же юной душе! — нашего общего с нею друга Лейстера и, заручившись словом чести сего рыцаря, вопрошала, согласен ли он доказать свое мужество, свою любовь и верность мне. Удостоверясь в полнейшей его решимости и готовности, ежели понадобится, пожертвовать ради меня жизнью, она с небывалой отвагой приступила к моему спасению. Дабы умерить мое собственное изумление, ибо в противном случае оно станет поистине беспредельным, я склонен скорей принять на веру то, чему невозможно найти обоснованные подтверждения, а именно: ребячливый задор и неведение относительно всей опасности предприятия, осмелюсь высказаться более определенно: свойственная натуре Ее Высочества сумасбродность, каковая подчас берет верх над здравомыслием, побудили ее совершить нечто невозможное и вместе с тем единственно возможное для моего спасения. По покровом ночи, добыв — Бог знает, кто да как ей помог! — ключи или отмычки, она проникла в государственную канцелярию Его Величества короля Эдуарда, коего как раз в те дни узы дружбы и общее дело связывали с его преосвященством епископом Боннером.

Принцесса разыскала и отперла шкатулку, в которой сберегались листы с особыми водяными знаками, предназначавшиеся для написания высочайших указов; бесстрашно подделав почерк короля, она написала указ о немедленном моем освобождении и приложила к сему личную королевскую печать, неведомо какими путями забравшись в хранилище, обыкновенно тщательно запираемое на ключ.

Должно быть, все было исполнено с достойной восхищения осмотрительностью, благоразумием и смелостью, ибо поддельный указ ни у кого не вызвал ни малейших сомнений и даже сам король, впоследствии узрев сей документ, словно чудом появившийся на свет, но якобы вышедший из-под королевского пера, был так смущен, что безмолвно признал за собственноручный указ, о существовании коего прежде и не догадывался. Может статься, он заподозрил неладное, однако смолчал о подделке, дабы не признать, что в ближайшем окружении высочайшей особы творятся колдовские чудеса или совершаются неслыханно дерзкие преступления. Короче говоря, на другое утро, еще до зари, дверь канцелярии епископа Боннера едва не вышиб Роберт Дадли, впоследствии удостоенный титула графа Лейстера^{53}; он доставил спешное послание и потребовал, чтобы духовный суд вместе с ответом на королевский указ тотчас же выдал и самого арестованного. Сие удалось!

Ни мне, ни кому другому не довелось узнать, что же было написано в поддельном королевском указе, сочиненном юной особой шестнадцати лет от роду. Но, как мне стало известно, Кровавый епископ, отдавая — в присутствии Дадли, королевского посланца, — приказание своим стражникам привести меня, был бледен и трясся всем телом.

Таковы сведения, кои я счел возможным сообщить вам, дорогой друг, хоть и после долгих колебаний. Теперь вы можете судить о том, какого рода особенности отличают „вечный союз“, уже нередко упоминавшийся мною в связи с нашей всемилостивой высокородной королевой…»