Вальс Бостон

Вернувшись во двор, уселся на скамью, стал тупо разглядывать грязные ноги. Впервые после "воскрешения" захотелось выпить водки и закурить. Одиночество вдруг тяжкой ношей легло на плечи. Только желания мои, беды особо никого не интересовали.

Почти две недели я гулял по расширившейся резервации, загорал, купался. Иногда, сидя на краю обрыва и свесив ноги вниз, наблюдал миниатюры сельской жизни.

Когда появилась тянущая боль в позвоночнике – не испугался, а скорее обрадовался. Если верить Горио, после третьей нуклеаризации меня отсюда заберут. Хотя не факт, что будет лучше…

В этот раз все прошло намного легче. Боль, кошмары и видения трепали крепко, но до критического состояния не довели. Наверно, потому и привратник явился лишь на следующий день.

Я лежал у обрыва, переваривал жареный картофель с кусками сочной свинины, гренки, яблочный сок и бездумно глядел в воду, ковыряя соломинкой в зубах.

– Вылеживаешься, лекарь? Хе-хе… Небось, косточки-то еще ломит?

Горио сидел рядышком и, посмеиваясь, иронически поглядывал в мою сторону. Сейчас он был похож не на старика-привратника, а скорее на злопакостного демона, замышляющего очередную каверзу. Как никогда ранее бросались в глаза багровый шрам, поросшие седыми волосками бугорки на ушах, синеватые мясистые мочки. Единственный глаз ехидно прищурен, а губы плотно сжаты.

Я, молча отмахнувшись, и без тебя, мол, тошно, – устало сомкнул веки.

– Ну-ну,… милок,… опочинь… маленько…

…Она беззвучно подкралась сзади, закрыла мне глаза мягкими, нежными, пахнущими мятой ладошками. Губы, чуть коснувшись уха, едва слышно прошептали: "Не оборачивайся!" Затем скользнули по шее, плечам. Я чувствовал, как девушка прижалась ко мне дрожащим телом: упругой грудью, животиком, бедрами. Ласковые пальцы перебирали, теребили волосы, гладили по голове, скользили по щекам, спустились на плечи. Я целиком отдался их власти, замер от наслаждения, боялся неосторожным движением спугнуть фею, лишиться чудесных мгновений ласки неизвестной женщины.

Потом вдруг неожиданно разрыдался. Вначале на глаза навернулась пара скупых слезинок, проложивших путь остальным, сбегавшим все быстрее и быстрее, и, наконец, хлынувшим полноводными ручьями. Они как бы отмывали мою душу, неудавшуюся жизнь, любовь и смерть.

…Проснулся весь мокрый от слез. Прохвоста Горио давным-давно и след простыл. На душе хоть и паскудно, но все-таки полегче. Чувство одиночества и безысходности чуть отступило. "Думаю, что без проделок привратника тут не обошлось. Не целясь – в яблочко! Дать бы скотине в морду…"

Дожидаться такой возможности пришлось долгонько. За это время я все-таки осилил "Анну Каренину", пару томиков "Человеческой комедии", перечитал "Войну миров" и "Человека-невидимку" – ведь в какой-то мере я был им сам.

На своей шкуре прочувствовал, что значит "стабильность гомеостаза". – Самочувствие великолепное, напрочь позабыты головные и коронарные боли. Зрение и слух усилились многократно. Грибок с ногтей больших пальцев на ногах бесследно исчез. Аппетит прекрасный, сон глубокий. И все-таки, душевного покоя нет! Тяготят одиночество и тишина. Хотя бы кошку или собаку, все же веселей. У Робинзона и то был попугай – можно поговорить. Оставалось ждать привратника.

В этот раз Горио явился ко мне на кухню, когда я готовил обед.

– Так, так, милок, раздобрел. Хе-хе. Округлился, посвежел…

– Что, пора меня слопать?

– Ну почему сразу слопать? Глядишь, сгодишься и для иных потребностей астальдам.

– Для каких это иных? – я так и застыл со сковородкой в руке. Уж очень мне не понравился намек привратника. Похоже, это его только развеселило:

– Хе-хе,… чего удумал, проказник. Я-то со своим старым умишком совсем об ином! Хе-хе…

Укоризненно погрозил указательным пальцем с длинным не очень чистым ногтем.

– Скажи, привратник, честно, сон у обрыва твоя работа?

– Мы сновидениями не балуем, не наша парафия. Мы больше по иной части… Да и тебе, костоправ, теперече не об снах думать надобно… – об другом. Ой, милок, совсем об другом…

"Точно он! Хоть, гад, и не признается…"

Решил пока предложенную наживку не заглатывать. Поставил сковороду на плиту. Отрезал кусок масла, дождался пока он растопится и разбил три яйца.

– Что же мне дала эта третья нуклеаризация? Или секрет?

Привратник буравил меня взглядом.

– Третья, говоришь?… Нет, не секрет. – Гуморально-энзимная,[12] милок, то бишь – гормоны твои, ферменты…

– Ну и что из того?…

– Плохо, костоправ, ты, видать, учился,… небось, все по девкам бегал.

– Да ни по каким девкам не бегал! – на этот раз возмутился искренне.

– Чего всполошился, это я так, по-стариковски, гляди на сковороду, а то яйца пригорят.

Пока я управлялся с глазуньей и гренками, Горио терпеливо учил меня уму-разуму.

– Я тебе уже рассказывал, милок, что каждое возродившееся ядро со своими аксонами существует не само по себе, а вплетается в сложную систему мозговых связей и синапсов.[13] Они, словно ручейки, вливаются в реку и готовят почву для возрождения следующих. А без гормонов и ферментов дальше…