Вальс на четыре четверти. Дневник обыкновенной петербурженки

– Ну да, девушка попадает в беду, ее спасает прекрасный принц, они смотрят друг на друга, их уста соединяются в поцелуе, торжественные аккорды, белая фата, солнечный луг, титры, – подхватываю я.

Николай смеется, и совершено не похоже, что он собирается меня поцеловать. Значит, луг и титры исключены.

– Давайте все же привнесем некое новаторство в этот предсказуемый жанр.

– То есть целоваться не будем? – перевожу я его мысль

– Ну, может, не сейчас. Иначе придется где-то искать луг, а потом сразу титры – а мы еще столько можем рассказать друг другу.

Больше всего на свете мне хочется в этот момент именно что поцеловать моего спасителя, потому что, кажется, он знает то же самое, что знаю и я. И что невозможно рассказать словами, именно поэтому все время рассказываешь что-то другое, но именно поэтому же не можешь наговориться.

– Вы на кладбище? Простите, что меняю жанр нашего фильма этим неуместным вопросом.

Я смеюсь:

– Да, на кладбище. Туда одна дорожка.

– Это верно. – Теперь уже смеется Николай.

– Сегодня день рождения дедушки.

– Который с балкончиком?

– Да, который с балкончиком.

– Он был писателем? Или, может быть, музыкантом?

– Нет-нет, он был врачом. Офтальмологом. Просто построил тут санаторий и занимался реабилитацией творчески работников. Любил культуру, так сказать.

– Вот оно как… А у меня здесь похоронена бабушка. Она была балериной. И какое-то время даже танцевала в Большом театре.

– Ого. А почему она похоронена здесь?

– Ох, это очень интересная история. Ели вы не против, я подвезу вас и заодно могу рассказать. У бабушки день рождения был вчера, наши с вами предки рядышком оказались. Надо же, как бывает. Впрочем, это еще не повод для многозначительных обобщений… – Похоже, последнюю фразу он добавил для того, чтобы реплика опять не выглядела подкатом, как вчера. И в этом смысле он молодец.

– Да, я тоже так думаю. Однако мне интересно. Рассказывайте!

Мы с Николаем садимся в машину, он трогает и под замедленный, как в кино, когда снимают рапидом, чтобы подчеркнуть значимость эпизода, тягучий скрип колес, начинает рассказ:

– Моя бабушка родилась в Петербурге, жила на улице Бронницкой. «Разве можно верить пустым словам балерины» – это мнемоническое правило для названий улиц, которые расположены в порядке приближения к Московскому проспекту, бабушка часто цитировала и гордилась случайным совпадением. Я вот до сих пор помню названия улиц, которые все вечно путают, а вы помните?

– Рузовская, Можайская, Верейская, Подольская, Серпуховская, Бронницкая, – выпаливаю я с интонацией справочного бюро, хотя никогда прежде не бывала ни на одной из них и последний раз обращалась к их названиям, кажется, в пятом классе школы. Но петербурговедение у нас было отменное, да и состояние повышенного стресса, в коем я все еще находилась после падения в кювет, поднимает глубочайшие пласты подсознания.

– Да, все верно.

– И что же бабушка?

– Да, бабушка… Училась она в Вагановке, была на хорошем счету, и сразу после выпуска из училища ее пригласили в Большой театр. В то время у нее был роман с петербургским военным офицером, жившим там же, в офицерских казармах, кажется, на Рузовской, но она уехала, обручившись с ним. А год спустя он бросил ее, ничего не сказав, просто обручился с другой и довольно быстро женился. На деле оказалось, что нельзя верить пустым словам офицера. Бабушку так выбил из колеи его поступок, что она занялась парашютным спортом. Танцевала и прыгала с парашютом, несмотря на предостережения окружающих: мол, сломаешь ноги, не сможешь танцевать баядерку. Но до партии баядерки не дошло. Началась война, и бабушка пошла на передовую. Стала медсестрой, а потом распределилась обратно в Петербург, на Бронницкую. Замуж не вышла, хотя за ней ухаживали многие, она была настоящая красавица. Но будто бы мстила всем кавалерам за того, сбежавшего, и говорила так: «Прыгнешь с парашютом – выйду за тебя». Никто, конечно, не прыгал. Бабушка рассказывала, что только один поклонник, который ей очень нравился и, подозреваю, даже более того, осмелился на этот шаг, хотя вроде бы патологически боялся высоты. И прыгнул.

– И что было потом? Они поженились? – не выдерживаю я, и от предвкушения развязки меня пробивает дрожь, как заядлого курильщика, который вышел из самолета и закуривает первую сигарету за много часов воздержания.

– Нет, не поженились.

– Почему? А как его звали? – не унимаюсь я.

– Как звали, я не помню. А не поженились они потому, что бабушка в последний момент передумала, хотя он прыгнул. Испугалась, наверное, что он тоже ее бросит. Но вспоминала его потом всю жизнь. Только женщины так могут: сильно любить и при этом отвергнуть. Мужчины на такое не способны, не так ли?

– Пожалуй, вы правы… – Ловлю себя на мысли, что сама веду себя с Николаем именно так. Вот дурында. Он же и правда мне нравится. И вроде даже более того…

Не обращая внимания на мой внутренний монолог, Николай продолжает: