Вальс в темноту

— Обрати свои мольбы к Богу, а не ко мне, дорогая, — произнес он слабым, умиротворенным голосом. — Ты мне нужна такая, как ты есть. Я не хочу, чтобы ты менялась, даже если это спасет мне жизнь. Мне не нужна добропорядочная, благородная женщина. Мне нужна моя Бонни, моя тщеславная эгоистка… Я люблю именно тебя, такую плохую, такую хорошую, мне не нужны все эти пресловутые женские добродетели. Всегда оставайся такой, не меняйся. Потому что я люблю тебя такой, какой знаю, и, если Бог есть любовь, он меня понимает.

По ее лицу стремительным потоком струились слезы, она, никогда в жизни не плакавшая, теперь рыдала, не таясь. Эти слезы, сдерживаемые в течение всей жизни, теперь хлынули наружу в порыве раскаяния и сожаления.

Он смочил в ее слезах свои дрожавшие пальцы.

— Не надо больше плакать. Ты и так уже наплакалась. Я хотел принести тебе счастье, а не слезы.

Она, задержав дыхание, попыталась совладать с собой, подавить рыдания.

— Я впервые узнала любовь, Луи. Еще только полдня прошло. За двадцать три года жизни — всего полдня. Луи, — с детским удивлением спросила она, — так всегда бывает? Всегда так больно?

Он мысленно прокрутил в голове всю их историю.

— Больно. Но это стоит того. Это любовь.

За окном, где-то совсем близко, раздалось странное фырканье, словно огромный бык, гремя привязывавшей его цепью, с шумом плескался в воде.

— Что это? — спросил он, слегка приподняв голову.

— Это поезд. Поезд прибыл на вокзал.

Он приподнялся на подлокотниках кресла:

— Бонни, это наш поезд, он приехал за нами. Все равно какой поезд, все равно куда… Помоги мне. Помоги мне отсюда выбраться. Я смогу, я доберусь до него…

Всю жизнь ею двигали страсти, внезапные перемены и быстрые решения. И, привыкнув к ним, она и теперь не колебалась ни минуты. Его слов было достаточно, чтобы воспламенить ее, разжечь в ней огонь бурлящей энергии.

— Все равно куда. Хоть в Нью-Йорк. Ты меня защитишь, если они попытаются…

Просунув ему руку за спину, она подняла его с кресла. Снова начинался нескончаемый побег. Сплетя руки, они шагнули вперед, к двери. Всего один шаг…

Он упал. На этот раз окончательно, тут ошибки быть не могло. Так падают на землю мертвые. Он лежал лицом кверху. Обмякший, отчаявшийся, покорно ожидая своей участи и устремив на нее безнадежный взгляд.

Она быстро наклонилась к нему.

— Время кончилось, — прошептал он сквозь неподвижные губы. — Не говори ничего. Прижмись ко мне губами. Попрощаемся.

Прощальный поцелуй. В нем, казалось, слились их души. Или попытались навсегда слиться воедино. Отчаявшись, они разъединились — одна погрузилась в темноту, другая осталась в освещенной комнате.

Она оторвала от него губы просто для того, чтобы вдохнуть воздуху. На его лице навсегда застыла бесконечно довольная улыбка.

— Вот моя награда, — вздохнул он.

Смерть закрыла его глаза.

По ее телу пробежала судорога, как будто это она билась в смертельной агонии. Она изо всех сил встряхнула его, как будто его тело могло обрести способность двигаться, которую только что потеряло, потеряло навсегда. Она в отчаянии прижала его к себе, но ее объятия заключали лишь бездыханное тело, которое он уже покинул. Она взывала к нему, умоляла вернуться. Она и с самой смертью пыталась поторговаться, получить у нее отсрочку.

— Нет, подождите! Еще минутку! Дайте мне одну минуту, и я его отпущу! О Боже! Кто-нибудь! Кто-нибудь, послушайте! Еще минуту! Я хочу ему еще что-то сказать!

Нет безутешнее столкнувшегося со смертью язычника. Ибо для язычника со смертью кончается все.

Она упала на него, и ее волосы, золотистые волосы, которые он так любил, рассыпались по его лицу, накрыв его, словно саваном.

Ее губы нашли его ухо, и она прошептала слова, которые предназначались только для него.

— Я люблю тебя. Я люблю тебя. Ты слышишь меня? Где ты? Ты же этого всегда хотел. Так что же ты теперь?

Ее горе выступило на первый план, заслонив все на свете, а где-то в отдалении, на заднем плане, возник приглушенный шум. Кто-то колотил в дверь, кричал — Бог знает откуда они появились здесь, в этом месте, как раз в этот момент? Может, наконец, принесли плоды долго зревшие подозрения их соседей; может, их настигло то, давнее преступление в Мобиле — слишком поздно, слишком поздно. Ибо она так же, несомненно, как и он, ушла от возмездия.

— Эй, там, откройте! Это полиция! Откройте дверь, слышите!

Эти слова не произвели на нее никакого впечатления, угрозы не испугали. Потому что она уже находилась в плену — но не у них. От них она ушла.

И теперь безутешно стонала в неслышащее ухо:

— О, Луи, Луи! Слишком поздно я тебя полюбила. Слишком поздно.

Стихли крики, шум, стук, стихло горе, и ничего не осталось.

— И вот мое наказание.

Беззвучная музыка остановилась. Танцующие в изнеможении падают. Вальс закончился.

Послесловие