Вальсирующие со смертью

— Есть такая теория. Ярким примером может стать мой бывший муж, который всю свою сознательную жизнь ходит по лезвию бритвы. Он уже не воспринимает другое существование. Это у него в крови. Если провести на тротуаре черту мелом и сказать тебе, что ходить за линию не следует, ну и черт с ней. Ты не пойдешь. Потому что не видишь там угрозы и опасности. Там, за чертой, та же земля. Тот же асфальт. Тебе ничто не грозит. Другое дело — пропасть. Ты стоишь на краю, и тебе страшно. Не потому, что ты можешь сорваться и упасть. Нет. Тебе страшно, потому что ты сам можешь сделать этот шаг. Добровольно. Тебе этого хочется. Там неизвестность. Те ощущения, которые неподвластны твоему воображению. И очень многие переступали эту черту. У нас в издательстве одно время публиковался очень талантливый парень. Мы издали две его книги. Они написаны человеком, который стоял на грани жизни и смерти. Жутковатенько.

— Как его зовут?

— Александр Викторович Одиноков. Писал под псевдонимом Веселовский. А книги получались грустными, но глубокими. Потом он спился. Не выдержал собственного «я». Сам себя испугался. Что с ним теперь, я не знаю. А он мог бы сделать себе имя. Неординарная личность. Так что не будем думать о риске. Вся жизнь рулетка. Сегодня повезло, завтра нет. Карнавал продолжается.

Добрушин вспомнил недавний разговор с Пашей Котовым. Человек заработал славу маньяка, потому что отбросил к чертовой матери все условности и перешел черту. Вот если бы соединить этого писателя и маньяка на некоторое время, то родился бы шедевр. Они бы сумели друг друга понять.

— Интересно было бы почитать вашего Одинокова.

— У меня есть его книги. Могу дать. Получишь удовольствие, если подойдешь к ним серьезно. Это не трамвайное чтиво.

— Мне интересно.

— Я рада.

Машина подкатила к участку. Добрушин отпер калитку и распахнул ворота. Он чувствовал себя хозяином.

Ничто не изменилось с его последнего посещения. Только тонкий слой пыли лег на мебельную полировку. Гостье здесь нравилось. Он показал ей дом, и они поднялись на второй этаж.

— Шампанское мы заберем вниз. Свечи тоже. Я давно готовился к нашей встрече здесь, но видишь, как все получилось.

Внезапно ему в голову взбрела мысль. Он открыл шкаф и вынул из него мундир.

— А это моя основная одежда.

Лена хлопнула в ладоши.

— Здорово! А ты можешь его надеть? Жуть как хочется посмотреть на тебя в погонах.

— Твое желание для меня закон.

Он сам не ожидал, что ему так пойдет черный мундир полковника морской авиации. Добрушин стал солидным и респектабельным, особенно эффектно выглядели его посеребренные виски на фоне золотых погон парадного кителя.

— Сказочный мужчина.

Больше слов у нее не нашлось.

Они спустились. Пока он открывал шампанское, она достала из сумки пакет и высыпала две плотных банковских упаковки на инкрустированный журнальный столик.

— С ума сойти. Двадцать тысяч. Одна упаковка тебе, а вторую я спрячу до дня икс, когда придет час расплаты. Как мало человеку надо.

Наивная доверчивая женщина. Она не понимала, что день икс уже пришел и час расплаты не за горами. Человеку сколько не давай — все будет мало. Это человек оснастил автомобиль тормозами, а Всевышний, создавая живое существо, забыл о тормозах. Если он остановился и не идет сам, то его толкают в спину обстоятельства, деньги, условия, необходимость, а может быть, жажда новых ощущений. Ведь кто-то делает шаг в пропасть…

Теперь взор хозяина постоянно возвращался к журнальному столику. Они пили шампанское, разговаривали, а он думал о своем. Как это ни странно, но мысли появились сами, всему находилось оправдание, срабатывал расчет, и лишь слабая тень страха мешала осуществлению плана.

Он извинился и вышел на минуту в кухню. В столе лежал нож. Крепкий, с острым большим лезвием. Он его достал, подошел к стене измерил расстояние и вставил рукоятку между двумя бревнами. Нож держался крепко. Опасное жало торчало угрожающе на пару десятков сантиметров от стены. Затем он достал из холодильника еще бутылку шампанского и вернулся в комнату.

— Пир продолжается! — воскликнул он.

— Чудесный пир!

Заискрились пузырьки в бокалах, и они выпили.

— Танцуем вальс.

Он сдул пыль с пластинки, и заиграла музыка.

— Боже, какой ты романтичный.

Они кружились по ковру, и она закрыла глаза от счастья. Как хорошо, что она не видела его лица. Он вел ее к двери. Ближе и ближе. Вот она распахнулась, и в вихре вальса танцующая пара ворвалась в другое помещение. Когда они оказались против нужной точки, он остановился и обнял ее. Она открыла глаза, но в эту секунду его губы прильнули к ее горячему рту. Верх блаженства. Женщина обвила его шею руками. Он взял ее за талию, приподнял и прижал к стене.

Она даже не вздрогнула. Просто ее объятия ослабли, а потом руки обвисли вдоль хрупкого тела. Он отпрянул, и голова ее склонилась набок.

Опустив тело с ножом в спине на кафельный пол, он ушел в комнату. С жадностью глотая шампанское из горлышка, обливаясь пеной, рыгая, задыхаясь, он продолжал пить, пока бутылка не опустела.