Валтасар

Как только Амелю донесли, что иссяк поток средств, поступающих в казну от храмовых общин, тот потребовал немедленно возместить все недоимки. В ответ храмовые писцы представили десятки и сотни копий с глиняных табличек, в которых были перечислены все долги царской власти святилищам. Разобраться в этой груде документов было непросто даже царскому суду, который начал выносить решения в пользу короны. Тем самым перечеркивалось одно из краеугольных положений вавилонской судебной системы, основанной на своде законов, принятого еще в дни правления царя Хаммурапи. Согласно древнему, составленному более двух тысяч лет тому назад кодексу, дела подобного рода входили в юрисдикцию народного собрания, которое, пусть и много лет не собиравшееся, под солнцем царской власти отошедшее в тень, все еще формально оставалось высшей судебной инстанцией.

Подобное разрешение тяжб произвело на верхи страны впечатление грянувшего грома. С этого дня любой царский судья получал право устанавливать свое понимание законов и установлений, сложившихся в древние годы.

Царь, по единодушному мнению своих советников, пошел напролом. Собственно выбора у Амель-Мардука не было — без весомой доли храмовых доходов ни о какой войне с Мидией и речи быть не могло. Царской казны могло хватить на кратковременную военную операцию, однако в случае конфликта с Мидией Вавилон ждало долгое, жесткое, непредсказуемое противостояние. Но ради чего, задавались в городе вопросом, Амель-Мардук решил нарушить устоявшееся течение жизни, подрубить торговлю, пересмотреть не в пользу Вавилона отношения с зависимыми странами и бросить страну в горнило тяжелой войны, когда даже враг не желал начинать ее. Амель мог полюбовно решить все спорные вопросы с родственником Астиагом. Зачем война, если мидийское войско уже более чем полвека не знала поражений и по численности превосходило любую другую армию, кроме вавилонской? Зачем решать спорные вопросы силой? Подобная политика казалось верхом безумия.

Только самой верхушке вавилонской знати, а также армейскому руководству, в подавляющем большинстве состоящему из халдеев, было известно о подлинной, скрытой от людских глаз подоплеке событий. Укрепившийся на троне после обретения царственности Амель-Мардук и его советники полагали, что, запершись во дворце, они сумеют обезопасить себя от дерзких поползновений недоброжелателей. После прихода наемников-греков и дополнительного отряда из Дамаска Амель решил приступить к выполнению главной задачи — к укреплению своей власти. В понимании царя, разделяемом его ближайшими соратниками, на пути безраздельного владычества над великим городом, главным препятствием оставалась армия и, конечно, Нериглиссар. Как раз эту проблему и могла решить война с Мидией — затяжная, требующая многих усилий, кровопролитная, пожирающая ресурсы. Вот когда обнаружилась недальновидность Амеля-Мардука, его неумение разбираться в сложных политических вопросах. Если с точки зрения Египта и Лидии, а также Сирии, Финикии, Иудеи, Аммона и других мелких государств подобная война была благом, причем ее исход их не волновал, так как победитель оказывался в не менее тяжелом положении, чем побежденный, то для Амеля ее неблагоприятное окончание могло обернуться не только отлучением от трона, но и позорной смертью.

Амель в силу неосознанной нерешительности, всегда довлеющей над поступками малоспособных к умственной деятельности людей, а Закир вследствие непонимания и неумения досконально просчитать расстановку сил в Вавилоне, клюнули на коварный план Набонида, подсказавшего правителю, как расправиться с обидчиками в армии и установить над войском свой контроль. В условиях войны головы Рахима, Набузардана и других так и покатились бы к его ногам.

То-то будет радости.

* * *

Как-то ночью в начале сезона жары два грека в полном вооружении явились в дом Рахима-Подставь спину. Они подняли хозяина с постели и передали ему приказ начальника дворцовой стражи Никандра незамедлительно явиться во дворец. Для того чтобы никто не смог чинить препятствий старому декуму, его должны были сопровождать два стража.

Греки вели себя в доме старого воина осмотрительно и вежливо, однако для Рахима не стали тайной их любознательные взгляды, которыми они осмотрели двор и дом. Взгляды были наметанные — воины сразу приметили те помещения, где должно было храниться самое ценное, что имела семья.

В доме стражи на Рахима сразу насел Закир. Он обвинил его в предательстве, злом умысле, неблагодарности и черной зависти, если тот решился покуситься на жизнь того, кто был наделен царственностью.

Рахим тут же рухнул на колени, начал доказывать, что никогда не держал злых мыслей в отношении повелителя, призывал богов в свидетели. Закир долго слушал его, потом коротко приказал.

— Жечь огнем!