Валтасаров пир

«Не забывайте о моем сыне, сир. Это дитя, которое я произвела на свет, принадлежит не только мне; в этом ребенке течет кровь Бурбонов, благороднейшая из всех кровей Франции… Умоляю Вас, сир, обратите внимание на мое письмо. Уважая Ваши государственные заботы, всю Вашу бесценную для страны занятость, я все-таки прошу Вас внять моим мольбам, ибо такой мудрый правитель, как Вы, еще больше возвеличит себя в глазах потомков, если не будет забывать о судьбах отдельных своих подданных. Благодарная Франция оценит это по достоинству, а история заслуженно подарит Вам имя Справедливого…»

И так далее, и так далее, с таким же надрывом, со слезой. На Луи XVI это должно было подействовать.

3

Меньше чем через месяц я, взволнованная и обрадованная, получила письмо короля. В самых нежных выражениях он приглашал меня в Париж, полуизвиняющимся тоном сообщая, что не может таким же образом поступить с Эмманюэлем. Для крепости Жу еще не подобран новый комендант, придется немного повременить, но во всяком случае можно надеяться, что уже к зиме Эмманюэль тоже вернется в Париж. Последнее обстоятельство меня совершенно не волновало. По мне, так пускай бы Эмманюэль до самой смерти сидел в Альпах. Я быстро подсчитала: нынче конец июля, а муж вернется в Париж только в январе – стало быть, целых пять месяцев я буду свободна от нытья, ревности и ночных посещений! Я даже зажмурилась от радости. Какая это будет прекрасная жизнь! Я поселюсь в Версале, с головой окунусь в балы и развлечения, буду ездить на все охоты и пикники, сама стану устраивать приемы… А может быть, даже заведу любовника. Мне так хотелось немного тепла, немного чувства.

Я с особым любопытством прочла письмо маркизы де Шатенуа, пришедшее вместе с королевским посланием. Изабелла рассказывала последние светские новости. Герцог Орлеанский, вельможа королевских кровей, оказывается, все-таки женился на своей давней любовнице мадам де Монтесон, но она пошла на это якобы только потому, чтобы иметь больше возможностей для встреч с сыном герцога Луи Филиппом, который давно уже является соперником отца в любви к этой даме. А еще Изабелла писала:

«Самая главная новость, дорогая, вызывающая нынче всеобщий фурор, – это неожиданное появление в Париже Франсуа де Колонна. Ты не представляешь, в каком восторге от него дамы. Они готовы визжать от восхищения. Если бы я не состояла сейчас в нежнейшей связи с графом де Помпиньи, я бы первым делом взялась за нашего великолепного адмирала де Колонна. Хотя, говорят, он необыкновенно холоден, груб и невыносимо язвителен: мадам де Бельгард, пригласившая его на чай, упала в обморок от нескольких его словечек… От нее же я слышала, что он терпеть не может нас, аристократок, и нашим изысканным манерам предпочитает простоватость и прямоту парижских гризеток и буржуазок. Словом, популярность этого неотразимого мужчины превзошла даже славу финансовых махинаций банкира Рене Клавьера».

Я усмехнулась, отложив письмо в сторону. Мои подруги такие смешные. Можно подумать, они никогда не слышали ругательств, если этот адмирал так их шокирует. Вызывает фурор – подумаешь! Версальские дамы просто привыкли к версальским щеголям, и каждое появление нового мужчины вызывает фурор. А этот адмирал, наверное, просто грубый солдафон, вытирающий руки о скатерть и сплевывающий сквозь зубы. Моряк, который ходит вразвалку и гнусавит самым отвратительным образом, считая такую манеру разговаривать верхом оригинальности.

Я быстро забыла об этом. Слуги торопливо укладывали мои вещи, а я то и дело просила их поспешить. По карте я проверяла длину дороги – может быть, до Парижа есть путь более близкий? Но нет, четыре дня путешествия так и остались неизменными, и мне не удалось сократить их ни на час. А так хотелось поскорее оказаться в столице!

С Эмманюэлем я прощалась холодно, без всякого сожаления, не обращая внимания на его расчувствованность. В конце концов, он сам требовал моего отъезда. За месяц, прошедший со дня нашей ссоры, я так до конца с ним и не помирилась. Сознавая свою вину, он дарил мне цветы, конфеты и драгоценности, но я все равно целых двадцать дней не пускала его к себе в спальню. Он снова дулся, обижался, и это выводило меня из себя… Только за неделю до моего отъезда мы снова стали спать вместе, но лишь одному Богу было известно, чего мне это стоило.