Вальтер Беньямин. Критическая жизнь

Впрочем, больше всего Беньямин беспокоился за судьбу своего эссе о Бодлере. Он боялся, что институт, будучи не в состоянии с ним связаться, может внести в эссе изменения и напечатать его без согласия автора. Он несколько успокоился в конце сентября, когда сестра переслала ему текст телеграммы из Нью-Йорка: «Ваша превосходная работа о Бодлере дошла до нас подобно лучу света. Мысленно остаемся с вами» (BG, 271n). Беньямин не имел возможности прочесть гранки эссе, но оно вышло в оригинальном виде в следующем номере Zeitschrift.

Несмотря на эти заботы, Беньямин, подобно большинству интернированных, утешался игрой в шахматы и «приятным духом товарищества», господствовавшим в замке (см.:BG, 270). Заль достаточно подробно описывает этот дух: «Вскоре из пустоты родилось работоспособное сообщество; хаос и беспомощность дали начало коллективу»[463]. Интернированные взяли в свои руки все аспекты лагерной жизни, начиная с наведения чистоты при помощи самодельных веников и тряпок и кончая созданием примитивной экономики, валютой в которой служили сигареты, гвозди и пуговицы. Лагерь предоставлял возможности для интеллектуальных занятий самого разного рода. Заль читал свои стихотворения (например, свою «Элегию 1939-му году»); Беньямин, в достаточной степени окрепший, выступал с лекциями (одна из них касалась концепции вины) и предлагал платные философские семинары «для продвинутых студентов». Плату за эти семинары он брал лагерной валютой[464].

В какой-то момент группа «киношников» из числа интернированных убедила коменданта выпускать их днем из лагеря (роль пропуска играли нарукавные повязки), чтобы они могли проводить изыскания с целью съемки профранцузского документального фильма; вернувшись из Невера, они ублажали слух своих лагерных товарищей, исходивших завистью, рассказами о французском вине и пище. Беньямин, вдохновляясь надеждой на получение повязки, в третий раз в своей жизни – после неудачных попыток с Angelus Novus в начале 1920-х гг. и Krisis und Kritik в начале 1930-х гг. – вознамерился основать журнал. В качестве редактора замышлявшегося Bulletin de Vernuche: Journal des Travailleurs du 54e Régiment он собрал первоклассную команду писателей и редакторов из числа солагерников. Материалы для первого номера, которые хранятся в берлинской Академии художеств, включали социологические исследования лагерной жизни, критические заметки о лагерном искусстве (хоровое пение, любительские театральные постановки и т. п.) и исследование об арестантском круге чтения. Заль предложил написать для журнала анализ создания «сообщества из ничего», возможно собираясь сочинить что-то вроде хроники наподобие «Робинзона Крузо» Дефо. Этот журнал, подобно двум своим предшественникам, но по более очевидной причине, так никогда и не вышел в свет.

В своем описании лагерной жизни Заль сурово критикует французские власти. В то же время Беньямин без устали восхищался всяким французским противодействием «убийственной ярости Гитлера». 21 сентября в письме Адриенне Монье он выражал готовность поставить все свои способности на службу «нашему делу», хотя и признавал «никчемность» своих физических сил (C, 613). К середине октября, пробыв в заключении более пятидесяти дней, Беньямин сообщал Брентано, что «нравственные силы» вернулись к нему в достаточной мере для того, чтобы позволить ему читать и писать (см.: GB, 6:347). Многие друзья, в первую очередь Монье, Сильвия Бич и Хелен Хессель, посылали ему шоколад, сигареты, журналы и книги. Беньямин читал в основном лишь то, что ему присылали: «Исповедь» Руссо (которую он читал впервые в жизни) и мемуары кардинала Реца. Как показывает желание Беньямина заполучить пропуск-повязку, его никогда не оставляли мысли о свободе. Он уже получил от Поля Валери и Жюля Ромена рекомендации, подкреплявшие его прошение о получении гражданства; теперь же он добыл рекомендации еще и от Жана Баллара и Поля Дежардена в надежде на то, что это поможет ему вернуть свободу. Адриенна Монье, преданно прилагавшая усилия ради достижения этой же цели, в итоге убедила ПЕН – международную организацию писателей и редакторов – обратиться в министерство внутренних дел с просьбой об освобождении Беньямина и Германа Кестена, содержавшегося в другом лагере. К началу ноября интернированных начали освобождать. Решение об освобождении Беньямина было принято межминистерской комиссией 16 ноября после вмешательства дипломата Анри Оппено, дружившего с Монье.