Вальтер Беньямин. Критическая жизнь

ядро раннего романтизма – религия и история. Его бесконечная глубина и красота по сравнению со всем последующим романтизмом проистекает из следующего обстоятельства: ранние романтики не искали в религиозных и исторических фактах тесной связи между двумя этими сферами, а скорее пытались создать в своем собственном мышлении и жизни высшую сферу, в которой обе эти сферы не могут не слиться воедино… Романтизм… был направлен на оргиастическое раскрытие – «оргиастическое» в элевсинском смысле – всех тайных источников традиции с тем, чтобы та, не осквернившись, наполнила все человечество… романтизм стремится сделать для религии то, что Кант сделал для теоретических тем: выявить ее форму. Но есть ли у религии форма?? Так или иначе, ранний романтизм понимал под историей что-то, аналогичное этому (C, 88–89)[87].

Он упорядочивал отрывки из Шлегеля и Новалиса в соответствии с их принципиальной систематической значимостью: «…я уже давно обдумывал этот замысел. Разумеется, речь идет о чистой интерпретации… Но романтизм необходимо интерпретировать (не забывая об осмотрительности)» (C, 88). По сути, эти собрания отрывков стали непосредственной основой для диссертации Беньямина, посвященной концепции критики в раннем романтизме, но этот замысел начал принимать четкие очертания лишь следующей весной, после довольно неудачного обращения к поздним работам Канта об истории. Беньямин всерьез размышлял об академической карьере и пытался решить, где именно в Швейцарии можно защитить диссертацию по философии.

В начале 1917 г. он отправил Шолему из Санкт-Морица поразительное письмо о концепции «учений» (Lehre), которая в то время занимала ключевое место в его воззрениях. В написанном тогда же наброске «О восприятии» он говорит о «философии в целом», о ее теориях и доктринах, как об учении (см.: SW, 1:96). Его письмо Шолему опиралось на его штудии в области романтизма, а также на теорию обучения, представлявшую собой каркас его юношеской философии. Как всегда, обучение понимается им в связи с той формой, которую принимает жизнь индивидуума. Главное – не то, чтобы учитель «подавал пример», как требовал в недавно изданной статье Шолем. Более важно искусство жить – примерно так, как призывал Фридрих Шлегель: «…вести классическую жизнь и на практике воссоздавать в себе античность»[88]. Согласно синтетической концепции Беньямина, образование представляет собой творческое возобновление традиций, возвращение к ним. Он понимает здесь традицию так же, как в предыдущем году понимал язык и как в своей диссертации будет понимать искусство: как динамическую среду – такую, в которой ученик постепенно превращается в учителя (и слово lernen, и слово lehren восходят к корню, означающему «идти по следу»)[89]. Учитель, лишь будучи одиноким учеником, в состоянии по-своему охватить традицию и тем самым обновить ее, то есть сделать переданное передаваемым дальше, сообщаемым. Приобщение к традиции предполагает погружение в море учений. Ведь Lehre

подобны бурному морю, но волне (понимаемой как образ человеческого бытия) важно лишь подчиниться движению воды: при этом волна вздымается и разбивается в пену. Эта огромная свобода разбивающейся волны и есть обучение в истинном смысле… традиция, стремительно возникающая, подобно волнам, из изобилия жизни (C, 94)[90].